– Это ядохимикат, который выпускали в пятидесятых-шестидесятых годах для использования в сельском хозяйстве, а также на личных участках, огородах и в садах для борьбы с вредителями. Жутко токсичный. Говорят, один дядька только пробку от бутылки с этой дрянью языком лизнул – и помер. Короче, где-то с конца шестидесятых годов его выпускать перестали, а до этого он был в свободной продаже, покупай – не хочу.

– И чего? – не понял Сташис. – Это ж сколько лет-то с тех пор прошло! Он, небось, весь выдохся уже раз сто и стал совершенно безвредным.

– Вот и нет, – возразил Дзюба. – Он очень стойкий к внешней среде и в неразведенном виде может храниться неограниченно долго. Кто-то, видать, купил давным-давно и забыл, а теперь вот нашли…

– И кто нашел?

– Ну кто-кто… Рабочие, которые там старые постройки сносят и новые возводят. В общем, Антоха, геймеры мои горят синим пламенем. Уже проверили всех рабочих, которые живут в той общаге, выявили тех, кто трудится на загородных объектах, там сейчас обыски проводят. Общагу уже всю прошмонали сверху донизу, не нашли пока ничего, но следак надеется, что убийца оставил тиофос там же, где и нашел. Вот где найдут, там, стало быть, преступник и работает. А дальше дело техники. Следак готов уже джигу плясать на костях того работяги, который… – Он расстроенно махнул рукой. – Опять я лажанулся.

– Погоди, Кузьмич вроде говорил, что проверяют рабочих, которые сразу после убийства по домам разъехались. Что, их побоку? Теперь проверяют тех, кто на загородных объектах вкалывает?

– И тех, и других, – уныло поведал Роман. – Но, вообще-то, зря они так распыляются, группы не пересекаются.

– То есть?

– Я хочу сказать, что те, кто уехал, и те, кто работает за городом, это две совершенно разные группы людей. Ни одного совпадения. Конечно, если бы оказалось, что из уехавших хотя бы один работал на загородной стройке, в него бы уже вцепились мертвой хваткой. В общем, Антоха, не знаю я ничего! Не понимаю. Наверное, я действительно тупой.

– Угу, – хмыкнул Антон, подруливая к симпатичному двухэтажному зданию в конце переулка. – А следователь твой острый до полной невозможности. Ладно, сосредоточься, пойдем ювелира окучивать.

Звонок оперативников застал Алексея Юрьевича в одном из выставочных залов Академии художеств на Пречистенке. Он не совсем понимал, о чем еще ему нужно разговаривать с представителями доблестных органов, поэтому решил зря время не тратить. Он голоден, а поблизости есть весьма приятное заведение с грузинской кухней, поклонником которой Сотников был уже много лет.

Назвав оперативнику, представившемуся Антоном Сташисом, адрес в Сеченовском переулке, Алексей Юрьевич не спеша закончил осмотр коллекции, ради которой приехал сегодня в выставочный зал, и отправился в любимое кафе. Конечно, не все здесь радовало его придирчивый взгляд, например, сочетание темно-зеленых скатертей с сочно-красными салфетками казалось ему грубоватым, но зато резные высокие спинки стульев выглядели достаточно изящно. И еще Сотникову нравилось, что в одном зале стены отделаны деревом, в другом – декорированы камнем, и всегда можно занять место в соответствии с настроением: деревянные стены источали мягкое тепло, позволяющее расслабиться и успокоиться, а рядом с каменным узором Алексей Юрьевич словно набирался сил, энергии и решимости. Но главным, конечно, была именно кухня.

Он успел съесть сациви и лобио, когда в зале появились двое. Почему-то Сотников ни на секунду не усомнился: это они, полицейские. Хотя вроде и не похожи, один – молодой рыжеволосый качок, второй – высокий красивый парень с тонким лицом. Да, каждый в отдельности действительно не похож на оперативника, а вот то, что они вместе, сразу выдает их принадлежность к одной профессиональной группе. Ибо в обычной жизни между этими молодыми людьми не могло бы быть ничего общего.

Интересно, о чем они будут спрашивать? Вроде следователь, который допрашивал его после опознания, обо всем уже спросил. Да, спросил-то он обо всем, но обо всем ли рассказал ему Алексей Юрьевич? Во время вчерашних посиделок по случаю Лёнечкиного дня рождения посетила его странная мысль: да, о мертвых – или хорошо, или ничего, но так ли уж это правильно? Позавчера, в среду, его спрашивали о Лёне, и он отвечал так, как считал нужным. Мертвый Лёня лежал буквально за стеной, в десятке метров от кабинета, где с Сотниковым беседовал следователь, и казалось немыслимым рассказывать о старом друге всю правду. Правду о его слабостях. Правду о его пороках. О его характере. О его отношении к жизни. И Сотников сказал только то, что и так было всем известно: Леонид был знаком с широким кругом представителей шоу-бизнеса и мира искусства, активно ухаживал за женщинами и много лет поддерживал отношения с Кариной Горбатовской. Вроде бы ничего плохого о Лёне он не сказал.

А вот вчера, слушая Илюшу, произносящего долгую прочувствованную речь в память о Лёне, Алексей Юрьевич вдруг подумал о том, что если рассказывать следствию про погибшего только хорошее, как того требует христианская мораль, то ведь убийца может остаться безнаказанным…