Наверное, он назревал. Я вся извелась из-за записки, из-за того, что он солгал мне, скрыв их встречу. Я постоянно говорю себе, что это полная чушь, но не могу избавиться от чувства, что между ними что-то есть. Я постоянно себя спрашиваю: как он мог, после всего, что она ему устраивала, устраивала нам? Как он мог даже подумать о том, чтобы снова быть с ней? Я хочу сказать, что если поставить нас рядом, то ни один мужчина на свете не выберет ее. Не говоря уже обо всех остальных ее «достоинствах».

Но потом я понимаю, что такое иногда случается. Люди, с которыми вас связывает общее прошлое, не отпускают вас, и, как бы человек ни старался, он не может освободиться от этой зависимости и стать по-настоящему свободным. И через какое-то время может перестать сопротивляться.

Она заявилась в четверг, барабанила в дверь и звала Тома. Я была в ярости, но открыть не решилась. Если у человека есть ребенок, то он — его слабое место, заставляющее действовать с оглядкой. Будь я одна, я бы сумела дать ей отпор и поставить на место. Но с Эви я не могла рисковать. Я понятия не имею, на что способна Рейчел.

Я знаю, зачем она приходила. Она разозлилась, что я о ней говорила с полицией. Не сомневаюсь, что она хотела, чтобы Том запретил мне на нее жаловаться. Она оставила записку: «Нам надо поговорить, пожалуйста, перезвони мне при первой возможности. Это очень важно». Слово «очень» подчеркнуто три раза. Я ее сразу выбросила в мусорное ведро, но потом, подумав, достала и положила в ящик тумбочки вместе с распечаткой того злобного электронного письма и тетрадкой, куда я заносила все ее телефонные звонки и визиты. Журнал преследования. Улики, которые могут мне пригодиться. Я позвонила сержанту уголовной полиции Райли и оставила ей сообщение, что Рейчел опять приходила. Но Райли пока так и не перезвонила.

Я должна была сказать про записку Тому, знаю, но я не хотела, чтобы он злился, что я обратилась в полицию, поэтому просто убрала записку в ящик, надеясь, что Рейчел про нее не вспомнит. Но она, конечно, не забыла. И позвонила ему вечером. Поговорив с ней, он жутко разозлился.

— Что еще, черт возьми, за история с запиской? — рявкнул он.

Я сказала, что выкинула ее.

— Я не предполагала, что тебе захочется ее читать, — ответила я. — Мне казалось, что ты, как и я, желаешь, чтобы она оставила нас в покое.

Он закатил глаза.

— Дело совсем не в этом, ты же знаешь! Конечно, я хочу, чтобы Рейчел оставила нас в покое. Но чего я не хочу, так это чтобы ты начала подслушивать мои телефонные разговоры и читать мою почту. Ты…

— Что я?

— Ничего. Просто ты становишься похожей на нее.

Это был удар под дых. Я разревелась и убежала наверх в ванную. Я сидела там и ждала, что он придет меня успокоить и поцеловать, как это обычно бывало, но примерно через полчаса он крикнул снизу, что поехал на пару часов в тренажерный зал, и я не успела ответить, как хлопнула входная дверь.

И вот теперь я веду себя точь-в-точь как она: допиваю полбутылки красного, оставшегося от ужина, и копаюсь в его компьютере. Ее поведение становится понятней, когда я чувствую себя как сейчас. Нет ничего больнее и разрушительнее подозрения.

Я все-таки подобрала пароль: это «Бленхайм». Безобидное и немудреное название улицы, на которой мы живем. Я не нашла в почте никакого компромата: ни грязных фоток, ни страстных писем. Я полчаса читаю его переписку по электронной почте, и она такая безумно скучная, что о поводах для ревности и речи быть не может. Я захлопываю крышку компьютера и убираю его. Вино и нудная переписка Тома здорово поднимают мне настроение. Я убедилась в беспочвенности своих подозрений и в том, что вела себя глупо.

Я иду наверх почистить зубы — не хочу, чтобы он знал, что я снова пила, — и потом решаю постелить чистые простыни, капнуть на подушки духами и надеть черные шелковые трусики, которые он подарил мне в прошлом году. А когда он придет, я сумею загладить вину.

Стаскивая с постели старые простыни, я натыкаюсь ногой на черную сумку, засунутую под кровать: с этой сумкой он ездит в тренажерный зал. Он забыл ее. Уехал час назад и не вернулся за ней. Внутри у меня все опускается. Может, он просто плюнул на зал и решил зайти в паб? А может, у него есть запасной комплект одежды в его шкафчике в зале? Или он сейчас с ней в постели?

Чувствуя тошноту, я опускаюсь на колени и проверяю содержимое сумки. Все его вещи здесь, чистые и готовые к занятиям. Его спортивные брюки — он бегает только в них. И еще я нахожу мобильник. Мобильник, которого никогда не видела раньше.

Я сажусь на кровать, сжимая его в руке, — сердце у меня вот-вот выскочит из груди. Я хочу включить его, зная, что не удержусь от искушения, и понимая, что наверняка об этом пожалею, потому что ничего хорошего я точно не узнаю. Никто не держит второй телефон в сумке для тренировок, если не хочет ничего скрывать. Голос разума призывает меня вернуть его на место и забыть о нем, но я не могу. Я нажимаю кнопку включения и жду, когда загорится экран. Жду и жду. Но он так и не включается — аккумулятор разряжен. Я чувствую, как по телу растекается облегчение, будто в него ввели морфий.