Лэнгдон вздрогнул, выпрямился и огляделся. Кругом был полумрак. Несколько минут назад Уинстон говорил, что все великие открытия порождают новые «модели» Вселенной. И еще он сказал, что «МареНострум» специально сконструирован для компьютерного моделирования – он создает цифровые модели сложных систем и наблюдает за их развитием.

Эксперимент Миллера – Юри, подумал Лэнгдон, это же типичный пример научного моделирования… попытка воспроизвести сложные химические взаимодействия в первичном бульоне.

– Роберт, – позвала его Амбра из другого конца комнаты. – Уже начинается.

– Иду-иду, – откликнулся он и пошел к дивану. Кажется, он отчасти понял, над чем мог работать Эдмонд.

Лэнгдон вспомнил торжественное вступление презентации Эдмонда, которое слушал на лужайке музея Гуггенхайма.

Сегодня мы первооткрыватели, говорил тогда Эдмонд. Оставим все позади, устремимся в безграничный океан, где нас ждут новые земли, которых никто никогда не видел. Эра религии подошла к концу. Наступает эра науки. Только представьте, что мы вдруг волшебным образом получили ответы на основополагающие вопросы нашей жизни…

Лэнгдон сел на диван рядом с Амброй, на огромном экране шел отсчет последних секунд.

Амбра внимательно посмотрела на него:

– Роберт, с вами все в порядке?

Лэнгдон кивнул, и тут же комнату наполнила торжественная музыка. Стену-экран заполнило лицо Эдмонда. Знаменитый футуролог выглядел усталым и изможденным, но при этом широко улыбался прямо в камеру.

– Откуда мы? – спросил он. И голос его креп по мере того, как затихала музыка. – Что нас ждет?

Амбра взглянула на Лэнгдона и взволнованно стиснула его руку.

– Эти два вопроса – две части одной истории, – провозгласил Эдмонд. – Так что начнем с начала. С самого начала.

Эдмонд весело подмигнул и достал из кармана маленький стеклянный предмет – пробирку с мутной жидкостью и полустершейся биркой с фамилиями Миллера и Юри.

У Лэнгдона учащенно забилось сердце.

– Наше путешествие начинается в далеком прошлом…за четыре миллиарда лет до рождества Христова… и начнем мы его с так называемого первичного бульона.

Лэнгдон сидел рядом с Амброй на диване и вглядывался в изможденное лицо Эдмонда на прозрачной стеклянной стене. Сердце сжималось от жалости: Эдмонд никому ничего не сказал, он в одиночку боролся со смертельной болезнью. Но сейчас на экране глаза великого футуролога сияли от восторга и упоения.

– Через минуту я расскажу вам, что это за пробирка, – говорил Эдмонд, демонстрируя стеклянную трубочку с мутной жидкостью. – Но прежде давайте окунемся… в первичный бульон.

Лицо Эдмонда исчезло, на экране мощная вспышка молнии озарила бурлящий океан и многочисленные острова с вершинами вулканов, извергающих потоки лавы и пепла.

– Как здесь появилась жизнь? – спросил Эдмонд. – В этом кипящем, насыщенном химическими веществами бульоне? В результате химических реакций? Или микробы попали в него из космоса на метеорите? Или начало жизни дал…Бог? К сожалению, тогда нас там не было. Но мы знаем, что было после: зародилась жизнь. И началось ее развитие.

На экране возникла знакомая картина эволюции человека: примитивная обезьяна, человекоподобные существа, которые постепенно распрямлялись и шерсти на них становилось меньше, и наконец – человек.

– Человек появился в результате эволюции, – сказал Эдмонд. – Это установленный научный факт, и мы даже можем проследить этапы эволюции, основываясь на археологических данных. Давайте теперь запустим этот процесс в обратном направлении.

Лицо Эдмонда начало вдруг зарастать волосами и приобретать черты примитивного человека. Форма черепа менялась, все больше напоминая обезьянью. Потом процесс ускорился, картинки замелькали быстрее – все глубже и глубже в прошлое: лемуры, ленивцы, сумчатые, утконосы, двоякодышащие рыбы, уходящие с суши и превращающиеся в угрей, рыб, потом – медузы, планктон, амебы… Наконец осталась всего одна бактерия – одинокая живая клетка в бесконечном океане.

– Первая искра жизни, – сказал Эдмонд. – Вот мы и дошли до нее. На этом в нашем фильме о путешествии в прошлое кончается пленка. Мы не знаем, как появилась эта первая живая клетка в безжизненном химическом растворе. Нам не дано увидеть первый кадр этого фильма.

Когда Т=0, подумал Лэнгдон. Можно снять точно такой же фильм – об обратном движении расширяющейся Вселенной: весь космос сожмется до одной светящейся точки, перед которой вся космология бессильно разведет руками.

– Первопричина, – провозгласил Эдмонд. – Этот термин использовал Дарвин, чтобы описать момент зарождения жизни. Он доказал, что жизнь последовательно развивается, но он не мог сказать, каким образом начался этот процесс. Другими словами, теория Дарвина описывает, как выживает сильнейший, но ничего не говорит о том, откуда этот сильнейший взялся.

Лэнгдон хмыкнул. Такую формулировку он слышал впервые.