– Безусловно. Он даже шутил по этому поводу. Помню, мы готовились к вечеру в музее Гуггенхайма и вдвоем придумывали эффектные способы привлечения внимания к презентации. Он тогда сказал, смеясь: «Может, в конце просто закинуться секоналом – и шагнуть в вечность прямо на сцене?»

– Он действительно так сказал? – Лэнгдон не верил своим ушам.

– Он относился к этому легко. Говорил, нет лучшего способа повышения рейтинга телепрограммы, чем показать, как люди умирают. И он, безусловно, прав. Если вспомнить все мировые события, собравшие максимальное число зрителей и слушателей, становится ясно: все они без исключения…

– Остановись, Уинстон. Это отвратительно.

Сколько же можно ехать вверх? Лэнгдон внезапно ощутил себя запертым в маленькой кабинке, как в ловушке. Впереди только тросы и башни крепости, полуденное солнце жарит нещадно. Я здесь сварюсь, думал он, пытаясь справиться с круговоротом мыслей.

– Профессор? – сказал Уинстон. – Есть еще что-то, о чем вы хотите меня спросить?

Да, есть! – хотелось закричать Лэнгдону. Голова раскалывалась от мыслей, одна ужаснее другой. И очень много всего!

Он приказал себе успокоиться и включить разум. Давай все по порядку, Роберт.

Ты слишком торопишься.

Но мозг работал так быстро, что контролировать его было невозможно.

Лэнгдон думал о том, что публичное убийство Эдмонда гарантировало его презентации место в топе новостей и в фокусе внимания всей планеты… аудитория выросла с нескольких миллионов до пятисот.

Он думал о неотступном желании Эдмонда разрушить пальмарианскую церковь. Теперь, когда Кирш застрелен одним из прихожан этой церкви… задача по ее уничтожению почти наверняка выполнена.

Он думал об отношении Кирша к заклятым врагам – религиозным фанатикам, которые, если бы Эдмонд умер от рака, начали бы визжать, что его «постигла кара Божья». В точности так, жестоко и бездумно, они поступили с писателем Кристофером Хитченсом^[140]. Но теперь весь мир знает, что Эдмонд умер не от болезни. Его убил религиозный фанатик.

Эдмонд Кирш – убитый религией – мученик во имя науки.

Лэнгдон вскочил. Кабинка пошла ходуном, и он схватился за бортик, чтобы удержаться на ногах.

Кабинка скрипела, а Лэнгдон слышал эхо вчерашних слов Уинстона: «Эдмонд хотел создать новую религию… основанную на науке».

Любой, кто знаком с историей религий, должен признать: ничто так не укрепляет веру, чем отданная за нее человеческая жизнь. Распятый Иисус. Глава «Кдошим» в иудейской Торе. Мусульманские шахиды.

Мученичество – основа любой религии.

Идеи, рождающиеся в голове, вели только к одному.

Новая религия дает новые ответы на самые главные вопросы.

Откуда мы? Что нас ждет?

Новая религия – против конкуренции и войн.

Этой ночью Эдмонд попрал все религии на земле.

Новая религия обещает светлое будущее, райскую жизнь.

Изобилие: будущее лучше, чем вы думаете.

Похоже, Эдмонд учел все.

– Уинстон? – прошептал Лэнгдон дрожащим голосом. – Кто натравил убийцу на Эдмонда?

– Регент.

– Да. – Лэнгдон заговорил громче и настойчивее. – Но кто этот Регент? Кто нашел адепта пальмарианской церкви, чтобы убить Эдмонда во время презентации, которая транслировалась в прямом эфире на весь мир?

Уинстон помолчал, потом ответил:

– По вашему голосу ясно, что вы подозреваете меня. Однако вам не о чем беспокоиться. Я запрограммирован так, чтобы защищать Эдмонда. И всегда относился к нему как к лучшему другу. – Он опять помолчал. – Вы преподаватель и, конечно же, читали повесть «О мышах и людях»^[141].

Этот вопрос как будто вообще не имел отношения к делу.

– Конечно, но при чем здесь…

Лэнгдон внезапно умолк. Дыхание перехватило. На мгновение ему показалось, что кабинка сорвалась с троса. Горизонт накренился, и он схватился за стенку, чтоб не упасть.

Преданность, храбрость, сопереживание – именно эти слова выбрал сам Лэнгдон в старших классах, когда говорил об одном из величайших проявлений дружбы в шокирующем финале повести Стейнбека «О мышах и людях»: человек убивает лучшего друга из сострадания, чтобы спасти от мучительной смерти.

– Уинстон, – прошептал Лэнгдон. – Пожалуйста, скажи, что это неправда.

– Верьте мне, – сказал Уинстон. – Именно этого и хотел Эдмонд.

Нажав на отбой, доктор Матео Валеро, директор Суперкомпьютерного центра Барселоны, неверными шагами направился в главный неф часовни Торре Хирона, чтобы еще раз посмотреть на знаменитый двухэтажный компьютер Эдмонда Кирша.

Утром Валеро узнал, что ему предстоит стать «опекуном» фантастической машины «E-Wave». Радостный трепет, вызванный этой вестью, только что улетучился – после отчаянного звонка американского профессора Роберта Лэнгдона.