— Что ты имеешь в виду?

Ее взгляд фиксируется на мне. Когда пальцы достигают места возле линии роста волос и начинают отдирать то, что выглядит как слой кожи, я наблюдаю за этим, застыв на своем месте.

Шок пронзает меня насквозь, когда она отдирает жидкий латекс, нанесенный на щеки и нос, продолжая снимать толстый слой на подбородке и обнажая черты лица.

Весь кислород застревает в моей груди. Боже мой. Ее подбородок и нос… Но не это заставило мои губы разойтись в полном недоумении, а вот когда она вынимает из глаз контактные линзы…

Я думала, что такие глаза есть только у одного человека, который истекал кровью на бетонном полу, когда ее окружили сотрудники ФБР и УБН.

А еще раньше я думала, что только у меня такие глаза.

— Мы были спрятаны от нее, но наш отец решил, что это вопрос времени, когда она обо всем догадается, и разделил нас. Он отдал тебя Лиаму и Бет, зная, что их работа потребует частых поездок.

Я аккуратно убираю оружие в кобуру, мой взгляд прикован к ней.

— Кто тебя вырастил?

Она отправляется выбрасывать латекс в корзину для мусора на кухне. Остановившись у декоративного зеркала, висящего на стене гостиной, она отвечает, снимая свои контактные линзы.

— Женщина, которая когда-то была замужем за дальним кузеном Антонио. Они встречались, наверное, один или два раза, если вообще встречались. Она всегда хотела иметь детей, но так и не вышла замуж, — она пожимает плечами, — не было возможности. Она вырастила меня в маленьком городке за пределами Портленда, штат Орегон.

— Но этот некролог… Если он пытался скрыть нас, почему он указал в нем только мое имя?

Ее голос тверд как сталь.

— Он был вынужден. Медсестра подслушала, как он молился в больничной часовне, когда произносил твое имя. Он должен был предвидеть это, но, очевидно, она не услышала, как он произносил и мое имя.

Ее губы кривятся в насмешливой усмешке.

— Она была уверена, что Джоанна — обычная убитая горем женщина, только что потерявшая ребенка, и пошла к ней. Думая, что она помогает кому-то оплакивать потерю, она предложила помолиться вместе с ней за душу Оливианы Изабеллы.

— Откуда ты все это знаешь?

— Он оставил после себя кое-что в банковской ячейке. После смерти моей матери, Розы, несколько лет назад, я перебирала ее вещи и наткнулась на ключ и записку. — Она достает лежащую на столе бумагу и протягивает ее мне. — Я предполагаю, что он оставил ее Розе, потому что знал, что Лиам и Бет так часто переезжают, что им будет трудно ее сохранить.

Записка выцветшая, с потрепанными краями, на бумаге виден мужской почерк.

Если придет время, когда ты захочешь узнать правду, то найдешь ее здесь. Найди свою сестру. Убедись, что она в безопасности.

Я очень люблю вас обеих. Вот почему мне пришлось оставить вас. Это был единственный способ уберечь вас.

Я провожу пальцем по надписи, испытывая тоску и муку от того, что у меня никогда не было возможности узнать его. Я никогда не смогу встретиться с человеком, который пожертвовал всем ради того, чтобы я и моя сестра были в безопасности.

Я не могу оторвать глаз от записки. И не могу отдать ее обратно, потому что это настолько близко, насколько я могу быть к нему.

— Что было в ячейке? — мой голос звучит тихо даже для моих собственных ушей, едва ли громче шепота.

— Вот это.

Она протягивает мне дневник, видавший лучшие времена, обложка помята, края загнуты. Я принимаю его, мои движения скованы.

— В нем все написано. Он рассказывает, как узнал, что Джоанна хочет пойти по стопам своего отца, и что ей не нужна такая простая жизнь, как ему. Он подкупил врача, чтобы тот отвлекал ее, когда она приходила на дородовые осмотры, и заставил его выключить громкость пульсометра и включить вместо него запись одиночного сердцебиения. Он рассказывает, как она никогда не пачкала руки и что кто-то всегда убивал за нее. — Она ненадолго замирает, но я подхватываю разговор. — Там все это есть.

Я отрываю взгляд от дневника.

— Как тебя зовут?

Она заметно колеблется, прежде чем ответить тихим тоном.

— Камила.

Мой взгляд заостряется.

— Чем ты занимаешься?

Она смеется.

— Успокой свой мозг, сотрудник ФБР. — Затем она вздыхает. — Раньше я работала на дядю Сэма, но сейчас вольная птица. Но это не значит, что я планирую доставить тебе неприятности. У меня еще есть кое-какие дела, но я должна была выполнить его просьбу и передать это тебе. — Она поднимается со своего места. — Теперь, когда я это сделала, мне пора идти.

Я вскакиваю на ноги, сжимаю дневник и записку в напряженной хватке.

— Подожди! Мы еще увидимся?

Она останавливается в нескольких футах от меня и поворачивает голову.

— Ты этого хочешь?