Всего в нескольких футах от себя я изучаю абстрактную картину, которая, несомненно, стоит неприличную сумму. Хотя работа кажется безжизненной, я не претендую на роль искусствоведа в каком бы то ни было роде, поскольку не унаследовала никаких истинных навыков от своих родителей и их опыта работы оценщиками, но этому произведению, кажется, не хватает характера.

По крайней мере, именно такое оправдание я приведу, если меня поймают. Я просто знаю, что не могу этого сделать — не могу действовать вслепую. Я должна знать, во что втянута, во что втянут Нико и насколько далеко это зашло. И, конечно, я ожидала этого. Он же наркоторговец, в конце концов.

— Мне это не нравится. — Отрывистый ответ Нико прорезает тишину.

Мэнни говорит следующим, его спокойный голос кажется ровным и, казалось бы, невозмутимым, учитывая напряжение, которое практически выплескивается через дверной проем.

— Возможно, было бы разумно усилить охрану во время упаковки.

Ректор Боман отвечает.

— Да. Мы усилим охрану, и вы увидите, что беспокоиться не о чем.

Короткая пауза предшествует низкому, смертоносному голосу Нико, когда он задает вопрос.

— А если поставка будет скомпрометирована, кто за это ответит? Кто возместит мне те миллионы, в которые это обойдется?

— Я уверен, что мистер Боман и мистер Хэррод позаботятся об этом, ведь они только что пообещали сделать все возможное, чтобы наши инвестиции были в безопасности, — спокойно предлагает Мэнни. — Не так ли, джентльмены?

Миллионы? В университете, конечно, так хорошо не платят.

А вот за торговлю наркотиками, очевидно, платят.

Каким-то образом я сохраняю самообладание, хотя внутри меня все клокочет. Это говорит о том, что никогда нельзя судить о книге по ее обложке. Никогда не судите о мужчине или женщине, если на то пошло, по их академическим достижениям. Потому что они могут быть прикрытием для чего-то темного и незаконного.

— Лучше, чтобы так и было, — предупреждает Нико. — Потому что, если ты этого не сделаешь, то в твоей голове появятся такие дыры, которые ни один врач не сможет заделать. Понял?

— Я могу вам помочь, мисс?

Я поворачиваю голову и вижу, что в метре от меня стоит мужчина, одетый в неприметную одежду, соответствующую одежде персонала, который суетится вокруг гостей. Его голос достаточно громкий, чтобы его услышали все находящиеся в комнате люди — об этом свидетельствует тишина, установившаяся в ней. На его лице застывает терпеливая, отработанная полуулыбка.

— О, простите. — Я одариваю его извиняющейся улыбкой и жестом указываю на картину. — Когда я выходила из дамской комнаты, это произведение привлекло мое внимание. — Наклонившись к мужчине, я заговорщицки понижаю голос. — Мои родители были оценщиками произведений искусства и пользовались большим спросом, но, к сожалению, я не могу сказать, что унаследовала их талант к этому.

В улыбке мужчпредставляется искренность.

— Ах, ну что ж, мисс… — Он замолкает, и я спешу представиться.

Я протягиваю руку.

— Оливия Райт.

Он предлагает крепкое рукопожатие со словами.

— Приятно познакомиться с вами, мисс Райт. Я Филипп. — Оглядев нас, он понижает голос, и его глаза озорно блестят. — Если говорить откровенно, то моя племянница могла бы дать фору этой работе, когда ей было два года, и она разрисовывала пальцами стены моей сестры.

Из меня вырывается смех.

— Приятно знать, что я не одинока в своих размышлениях.

— Действительно, мисс. — Он жестом показывает в сторону коридора, где собрана основная масса гостей. — Могу я проводить вас обратно?

— Это было бы замечательно, Филипп. Спасибо.

Я не пытаюсь оглянуться. В этом нет необходимости. Филипп провожает меня к остальным будто под тяжестью тысячи взглядов.

Нико

Как только ректор и декан выходят из комнаты, Рэйф закрывает нас внутри вместе с Мэнни.

Я наклоняюсь вперед в своем кресле, опуская предплечья на колени, и смотрю в окна от пола до потолка, выходящие на набережную.

Первым говорит Рэйф.

— Она слышала.

Я не отвечаю. Не уверен, что смогу это сделать, когда этот огромный невидимый кулак сжимает мое нутро. Я знал, что она придет за мной. Она слишком любопытна. Слишком умна для своего собственного блага.

И, черт возьми, какая-то часть меня все еще не доверяет ей. Именно поэтому я говорю Мэнни и Рэйфу оставить дверь приоткрытой. Людям Мэнни дан строгий приказ следить за тем, чтобы никто не приближался к нашей встрече.

Кто угодно, кроме Оливии, то есть.

Я думал, что, услышав наши голоса, она вернется на вечеринку, как только поймет, что ей не о чем беспокоиться. Когда глаза Рэйфа встречаются с моими, безмолвно говоря мне, что она все еще задерживается у двери, черт возьми, я ощущаю себя так, словно на центр моей груди опускается тысячефунтовая гиря.

Рот Рэйфа то открывается, то закрывается, он заметно колеблется, прежде чем пожать плечами.

— Ее родители были оценщиками произведений искусства. Это могло быть невинно.