– Я знаю, что ты там. Я видел закрывающуюся дверь.

Молчание. Отчаянная надежда, чтобы её оставили в покое.

– Я не хочу тебе навредить, честно, – говорю. – Могу поклясться чем угодно. Я просто хочу, чтобы отец и его дочери воссоединились и снова жили как нормальная семья. Ты даже не представляешь, насколько ему одиноко. Сидеть там, наверху, за большим столом. Кушать в окружении пустых стульев...

Никакого ответа.

– Ладно, – говорю. – Сейчас я постараюсь выбить дверь, но ты не бойся. Я честно не хочу тебе навредить.

Кладу факел на пол, отхожу подальше, а затем влетаю в дверь с ноги. Она оказалась достаточно прочной, чтобы остаться на месте и лишь издать громкий хлопок.

– Не бойся, – повторяю. – Ничего страшного не происходит.

Бью ногой в дверь ещё раз, ничего не меняется. Беру метательный нож из-за пояса и ковыряю коробку двери в районе ручки. Древесина старая и сухая, из-за этого лезвие может подковырнуть лишь отдельные волокна. Если посидеть достаточно долго, то можно полностью выковырять замочную скважину.

– Будет намного проще, – говорю. – Если ты сама откроешь.

Ковыряю дерево ножом, снимаю слой за слоем, пока не остаётся ничего, за что мог бы зацепиться засов.

Вхожу в комнату: внутри никого. Стул, стол, кровать, ваза без растения, все стены исписаны цветными мелками. Заглядываю под кровать и вижу девочку лет шести, она испуганно смотрит на меня и закрывает уши руками.

– Можешь, пожалуйста, послушать меня? – спрашиваю.

Продолжает смотреть, не двигается.

Вздыхаю.

– Извини...

Тяну её за руку и вытаскиваю из-под кровати. В этот момент у неё начинают литься слёзы, бесконечным потоком.

– Пойдём, – говорю. – Я отведу тебя к отцу.

Ревёт ещё сильнее.

– Почему ты плачешь? Ничего плохого не случится, обещаю тебе.

Девочка такая же длинноволосая, как и Хельдис, в такой же ночной сорочке. Причём это не льняная мешковина, как в Дарграге, а хорошая, качественная ткань. Босые ноги, руки все в синяках.

– Пойдём, – говорю. – Отец тебя ждёт.

Достаю у неё из ушей платочные затычки, встаю на одно колено, чтобы моё лицо оказалось на одном уровне с ней.

– Имберт, правильно? Тебя так зовут?

На стенах это имя встречается чаще всего, иногда оно написано в кружке, иногда в сердечке, иногда подчёркнуто. Мелками разного цвета.

– Не надо плакать, Имберт, сейчас я отведу тебя наверх, и ты встретишь своего отца. Ты ещё этого не знаешь, но это будет самый счастливый день в твоей жизни.

– Не надо, – говорит, голос у неё совсем тихий.

Я веду её по лестнице наверх, а она не замолкает, ревёт и хнычет всю дорогу. Держу её за руку, приходится тянуть, поскольку идти добровольно она отказывается.

Поднимаемся в зал со столами, все подносы с едой снова накрыты, тарелки чисты, приборы на своих местах.

– Вулвехаф! – кричу. – Я пришёл с твоей дочерью.

Из неприметной двери в дальнем конце зала появляется старик, у него на лбу – повязка для сна.

– Ого, так быстро, – говорит. – А я только прилёг.

Отец подходит к дочери, очень медленно приседает, держась за спину и крепко прижимает к груди. Я стою и улыбаюсь. До чего милая сцена воссоединения семьи!

– Имберт, моя дорогая, – говорит старик. – Ты стала такой большой! Когда я видел тебя в последний раз, ты была совсем малюткой.

Девочка больше не плачет, теперь слёзы льются из её глаз беззвучно.

– Гарн, – говорит. – Спасибо, ты даже не представляешь, как сильно мне помог.

Жмёт мне руку. Теперь и Вулвехаф плачет.

– Я твой вечный должник, можешь просить что угодно, всё выполню.

– Мне ничего не надо, – отвечаю. – Я просто рад, что дочь наконец-то вернулась к отцу.

– Ты – очень хороший молодой человек, твоим родителям очень с тобой повезло.

– Что есть то есть.

Улыбаюсь.

– Пойдём, Имберт, – продолжает старик. – Уложу тебя в постель, ты, должно быть, сильно устала. А потом мы с тобой очень хорошо покушаем, наедимся до отвала. Гарн не даст соврать: на этом столе столько еды, что не сможешь проглотить и части.

Уходят в комнату Вулвехафа, а я подхожу к сломанной стене с чувством выполненного долга. Приятно совершить хороший поступок, особенно когда он не потребовал от тебя много усилий.

Вскоре из комнаты выходит Вулвехаф, будто бы помолодевший: осанка выпрямилась, походка стала увереннее, даже некоторые стариковские пятна исчезли.

– Девочка устала, – говорит. – Спасибо ещё раз.

– Не за что, – отвечаю.

Какое-то неприятное чувство внутри. Такое ощущение, будто что-то происходит неправильно.