А самое главное – все этажи почти одинаковые, меняются лишь редкие элементы декора. Тут бочка, там сломанный стол, где-то осколки разбитого стекла. Иногда кажется, что я совсем не перемещаюсь и башня надо мной подшучивает: раз за разом отправляет меня вниз, стоит преодолеть несколько этажей.

Старик никогда бы не поднялся на вершину сам. Никогда. Ни за что на свете.

– Таким темпом я сдохну, – говорю. – А не дойду.

Делаю короткий привал. В горле пересохло, бок болит, ноги отваливаются. Но я продолжаю идти. Иду с упорством ледокола, преодолеваю этаж за этажом. К тому моменту, когда я поднимусь наверх, старик даст мне пощёчину и я упаду.

– Я знаю, что вы меня слышите, – говорю, сквозь пыхтение. – Вас тут сто двадцать одна штука. Сто двадцать два, если считать Аделари. Так что, точно слышите. Я поднимаюсь наверх, чтобы прекратить ваши мучения. И в благодарность, я бы попросил всего лишь стакан воды. Один малюсенький, грязный, тёплый стакан воды.

Иду вверх.

– Ага, размечтался. Сейчас выйдет целая делегация с подносом. И транспарантом «Убей нашего чокнутого папашу».

Левая нога, правая нога, левая нога, правая нога.

– Если вообще обрадуются.

Наверняка со стороны это выглядит жалко. Я замышляю расплату, но не могу одолеть какие-то ступеньки. Сколько я уже прошёл? По ощущениям, то уже всю башню целых три раза. Но если охладить голову и взглянуть трезво... половина, скорее всего. Может, меньше.

– Это невыносимо, – кряхчу.

Поднимаюсь всё выше.

– Не многие это знают, – говорю. – Но поднимаясь по лестнице, ты проходишь через все стадии неизбежного. Сначала я отрицал высоту башни, подъём казался несложным. Потом был гнев, я злился на себя за то, что такой слабый. Сейчас я торгуюсь с собой, обещаю себе в будущем уделять больше внимание силе ног. Что дальше? Депрессия? Надеюсь, она будет короткая.

В какой-то момент мышцы забиваются настолько, что больше не могут поднимать меня физически. Я ложусь на пол и разминаю окаменевшие конечности, чтобы прошла боль. Тупая, ноющая судорога стягивает мышцы. Завтра утром я проснусь и не смогу передвигаться – ноги откажут.

На этот раз даю себе чуть больше времени, чтобы отдохнуть.

Ноги едва шевелятся и отказываются сгибаться до конца.

Продолжаю идти вверх и вскоре натыкаюсь на знакомое место: этаж с открытой нараспашку дверью. Внизу валяются вырванные кусочки древесины. Изрисованная мелками комната. Вся в сердечках и именах хозяйки.

Комната Имберт. Девочка, которую старик заставил меня привести.

– Старый ты подонок, – говорю.

Умом понимаю, что ответственность лежит на Вулвехафе: он меня подчинил, загипнотизировал и заставил служить. Но всё равно чувствую свою вину за содеянное. Может, будь я чуть более осмотрительным, не попался бы в его ловушку. Надо было в тот раз заткнуть уши получше, чтобы даже крохотная звуковая волна не дошла до барабанных перепонок.

Поднимаюсь выше и на этот раз точно знаю, сколько этажей мне осталось. Вершина уже близко. Расплата близко.

Остаток пути преодолеваю очень тихо.

Солнце полностью зашло, поэтому дневной свет через пролом в стене не освещает путь. Из-за факела старик заметит моё приближение издали, поэтому крадусь очень осторожно, стараюсь обращать внимание на каждую тень, в которой может быть засада.

В обеденном зале никого нет, лишь пустые столы и сотня стульев.

Иду к двери в личные покои старика. Она закрыта, но не на замок. Резко открываю и заглядываю внутрь – никого. Ни Имберт, ни Вулвехафа.

Куда они делись?

Захожу в комнату и прикрываю за собой дверь.

Хозяйская спальня украшена намного богаче, чем любая из комнат внизу: широкая, двуспальная кровать, тумбочки, лавочки, шкафы. Всё из чёрного дерева, качественное, красивое. Серебряные подсвечники, зеркало в полный рост, тяжёлые гардины на окне.

Смотрю под кроватью, открываю шкаф.

Спрятавшегося старика с ножом нигде нет, только одинаковые ночные сорочки на вешалках. Значит, старик ходит по башне, выискивает своих дочерей. Разминулся со мной, перемещаясь между этажами. Что ж, я собираюсь устроить ему сюрприз в его комнате.

Очень неприятный сюрприз...

Кстати, а что я собираюсь сделать? Хладнокровно убить старика? Поднимаю метательный нож и смотрю на него. Поднимется ли у меня рука, чтобы атаковать безоружного? Да, мы с Бугом и Хобом убили гумендовца, но это было в пылу сражения, а здесь засада и долгое ожидание.

Зачем я собираюсь его убить? Чтобы поквитаться или чтобы спасти его дочерей от тирании? Насколько я кровожадный человек, чтобы желать смерти?

Кажется, я совсем не кровожаден.

До чего же будет странная сцена, если я стану напротив Вулвехафа, скажу ему «готовься к смерти» и ничего не смогу сделать. В любом случае, придётся ждать его здесь. Уйти из башни без Аделари я точно не могу. И бросить девочек в беде тоже.

Прячусь за дверью и сижу в темноте.

Убийца, задумавший убийство, но немного в этом сомневающийся.