Голос самой башни. Кто бы её ни построил, он наделил её зачатками разума, чтобы она могла служить своему владельцу. Башня полуразумна, поэтому может общаться только эмоциями, передавая мысли напрямую в голову.

«Оставайся... здесь ты всегда будешь сыт».

Чувствую её одиночество. Башня не хочет ещё столетия пребывать одна в пустыне, где ничто не происходит. Ей хочется, чтобы внутри неё кто-то жил. Пусть даже маньяк, как Вулвехаф. Любая компания лучше одиночества.

– Прости, – говорю. – Но мне нужно уйти.

«Я дам тебе силу... Ты сможешь приказывать другим, пока находишься здесь...»

– Значит, это был твой дар? – спрашиваю. – Дар хозяину башни? А я думал, это личный талант Вулвехафа.

«Оставайся... прошу...»

– Не могу, мне нужно возвращаться. Я собираюсь изведать весь этот мир и не могу задержаться здесь.

«Прошу...»

Вселенская грусть, выраженная всего в одном слове. Горечь расставания, которое испытывает супруг после многолетнего брака.

Для другого человека это было бы предложение мечты. Жить вдали от опасности, всегда быть сытым и защищённым. Можно приводить сколько угодно друзей и все они поместятся внутри. Не жизнь, а сказка. За тем лишь исключением, что ты сильно ограничиваешь зону своего обитания. Не отправишься далеко на запад, не увидишь, что там находится. Не взглянешь на древние королевства, которые до сих пор могут существовать.

– С тобой остаются дочери Вулвехафа, – говорю.

«Они уйдут...»

– В таком случае я обещаю тебе, что найду слабых и обездоленных, потерявших дом и волю к жизни. Людей, у которых не осталось ничего. Я отправлю их к тебе и ты сможешь заботиться о своих жильцах.

Чувство благодарности, скрытое под тонной грусти.

– Сейчас мне нужна твоя помощь, – говорю. – Я знаю, что ты помогала Вулвехафу перемещаться между этажами, проскакивая большие отрезки. Но не говорила, где прячутся его дочери. Ты заботилась и о них, и о Вулвехафе. Ты заботилась обо всех. Но сейчас мне надо, чтобы ты всех привела сюда. Я не могу тратить время на поиски Хельдис и всех её сестёр. На это уйдут годы.

Что-то изменилось в башне. Я почти чувствую, как двери на всех этажах открываются нараспашку. И пока сёстры не успели подняться в обеденный зал, спускаюсь ниже, поднимаю тело Вулвехафа и тащу в его покои.

Нельзя дочерям видеть мёртвого отца. Даже такого садиста, как этот.

Кладу на кровать, что-то твёрдое и круглое ощущается в его трусах. Снимаю с него одежду и помимо голого мужского естества вижу ещё одну жемчужину. Точно такую же как у меня, но внутри переливается чёрный дым.

В эту же секунду я понимаю, что это такое: жемчужина, позволяющая высасывать жизнь из других людей. Молодеть сколько угодно, превращая других в стариков. Тёмная сила. Значит, красная жемчужина – не единственная в своём роде. Их много и каждая наделяет тебя силой совершить что-то невозможное. Они, должно быть, очень ценные и за обладание любой из них могут убить. Но чёрная... уверен, ради неё убьют миллионы. Никому нельзя говорить, что она у меня.

Засовываю к себе в трусы. Пока это самое надёжное место.

Вскоре в обеденном зале появляется первая девушка. Лет пятнадцать, длинные волосы, ночная сорочка, босая. Смотрит на меня в ужасе. Только сейчас я осознал, что девочки могут меня испугаться: я же весь в крови.

– Не бойся, – говорю. – Я попросил башню собрать всех твоих сестёр здесь, чтобы поведать хорошую новость.

Девушка стоит на границе лестницы, готовая убежать в любой момент. Похоже, она меня не слышит.

Следом за ней появляется ещё одна. Всё больше босых девушек входит в зал, собираясь у дальней стены. Самой старшей – не больше двадцати. Некоторые из них держат младенцев на руках. Через несколько минут входит Аделари.

– Наконец, – говорю и встаю с места.

Подхожу к девушке, она пятится. Задумчиво всматривается в моё лицо, пытается опознать его под слоем засохшей крови.

– Это я, Гарн, – говорю. – Помнишь меня?

Достаёт затычки из ушей.

– Гарн? – спрашивает. – Что ты тут делаешь?

– Пришёл тебя выручать. Я единственный, кто с тобой разговаривал и единственный, кто понял: что-то в этом не чисто. Нельзя просто так захотеть отправиться в пустыню. Никакая это не болезнь.

– Я помню, – говорит. – Как внезапно проснулась посреди ночи и ощутила непреодолимое желание выйти из дома.

– Понимаю тебя.

– Смотрела на пустыню и хотела идти как можно дальше.

– Я пережил то же самое.

– Как только наступила ночь, я сбежала и шла прямо сюда, поскольку хотела именно в это место. Двери башни отворились и пустили меня внутрь, но стоило им закрыться, я тут же поняла, что не хочу здесь быть. Так что это не болезнь, это что-то другое.