Андрей продолжал переводить:

- Итак, наступил 1948-й год. Он ничем не отличался от двух предыдущих после окончания войны. О нашем местоположении никто в мире до сих пор не знал, а если и стремился кто-то узнать, то такие любопытные исследователи неизменно натыкались на нашу автоматизированную «охрану» в виде парализующих лучей, разработанных в наших лабораториях. Помните, герр профессор, ваше с ними первое знакомство? Когда вы внезапно обнаружили признаки нашей базы, до того момента никем из простых смертных не видимые?

- Я уже догадался, - кивнул начальник станции, рефлекторно поднеся руку к вискам. – Меня тогда откинуло на несколько метров назад, отшибло память и каким-то образом перенесло в отправную точку, откуда я изначально до этого выдвигался к торосам. Помнится, изо льдов вылез вверх какой-то стержень и облучил меня неким силовым полем, после чего я несколько дней не чувствовал ни рук, ни ног. А мне на станции поначалу никто не верил, - с укоризной обвёл он взглядом коллег. – И время в тот момент пошло вспять, будто я провалился в какой-то портал параллельного измерения.

- Да. Будет время, я расскажу вам и об этом, - снисходительно согласился Георг. – Принцип антигравитации. Наша охранная система была разработана учёными на случай вторжения нежелательных нам элементов извне, так сказать, снаружи. Впервые она была испробована в столкновении с эскадрой всё того же адмирала Бёрда. Позже сюда наведывались британские коммандос, а относительно недавно и ваш известный океанограф, француз Кусто. Но я в это время находился в анабиозной заморозке, и узнал об этих инцидентах только после своего пробуждения – об этом факте я расскажу чуть позже. Их тоже не допустила к объекту наша автоматика. В вашем же случае, герр профессор, «охрана» сработала уже по моему указанию, простите за доставленные неудобства. – Он улыбнулся. – Я немного отвлёкся – обо всём этом чуть позже.

Георг удостоверился, что его слушают, и профессор не держит обиды за причинённые «неудобства» при встрече с лучами.

- Итак, мы продолжали жить и существовать обособленной коммуной, тихой замкнутой жизнью, никому не мешая – имеется в виду, на планете. Многие за это время образовали пары и, как я уже говорил, нарожали ребятишек. Пауль со своей избранницей тоже подумывал о создании семьи, и теперь после работы он всё свободное время проводил в обществе своей фройляйн, даже к Губеру в бар стал реже захаживать. Я, как вы догадываетесь, всё время проводил либо в библиотеке, либо в кинозале, имея доступ к трофейным фильмам, которых было не счесть. Вот тогда-то я и занялся изучением русского и английского языка. Французский я выучил уже после 1980-го года, когда вышел из состояния криогенной заморозки. Но об этом также чуть позднее. Я подхожу к главному.

Он поднёс платок и промокнул губы. Теперь он не казался таким бодрым, как при первом взгляде у лифта. Казалось, теперь с него свалился неимоверный груз множества лет, проведённых в одиночестве. Под действием коньячных паров он как-то внезапно сник, сморщился, седая борода стала похожа на тающую по весне сосульку, а глаза – ясные и лучезарные до этого – вдруг потускнели, стали безжизненными, и смотрели на друзей с нескрываемой горечью, разбавленной с печалью. Они будто «говорили» им о неминуемой безысходности, о неизбежной участи, постигшей их с того момента, как они переступили вход в пещеру. Отныне судьба их была предрешена, и мотивацией к этому неминуемому заточению стало их неуместное любопытство: не войди они в пещеру, жизнь каждого из них продолжалась бы, как и раньше. Теперь же…

Георг тайком вытер повлажневшие глаза.