- Полковник Фрикс умер одним из первых, и мы успели его кремировать, - продолжил Георг голосом Андрея. – На схеме, которую вы изучали, этого бункера нет, но он находится дальше за радиорубкой: обычная высокоградусная печь, какие в своё время Гиммлер понастроил в Освенциме, Бухенвальде, Треблинке. Следом за полковником мы начали сжигать и остальных умерших от заражения. Перед своей смертью, а умер он, я вам скажу, за каких-то четыре часа, весь покрывшись язвами и морщинами, Фрикс успел отдать команду на замораживание всех, кто остался в живых. Девушки в возрасте двадцати, двадцати пяти лет, мужчины того же возраста, мы с Паулем и ещё двадцать восемь человек команды обслуживания, да плюс Губеры-клоны, - всего около двух тысяч человек – вот и все, кто остались живы после этого повального мора. Процессом заморозки, как я уже сказал, занимались Губеры. Они же, спустя какое-то время, когда уже все выжившие лежали в саркофагах, занялись и восстановлением бункеров после пожара. Проходя лаборатории, вы видели уже конечный результат их восстановительных работ, когда ими никто из живых не руководил, и они по своему разумению и усмотрению выставляли уцелевшие колбы с мутантами, доски с чертежами, документацию, антураж помещений – какими они их помнили. Развешивали одежду, расставляли стулья, чистили от копоти стены и потолки. В течение двух лет, до 1950-го года они привели базу в более-менее то состояние, которое вы сейчас видите. Позже они следили за обсерваторией с телескопами, поддерживали функционирование всех приборов, наблюдали за саркофагами и сторожили объект в силу своих, заложенных учёными возможностей.

- Так это были их халаты, которые я видел, однако на вешалках? – впервые подал голос отважный оленевод.

- Какие халаты, Ваня?

- В лаборатории. Под полкой с противогазами. Да.

- И что?

- Я на них заметил тогда бирки с надписями: «Губер» такой-то. Все под разными номерами.

- И не сказал нам?

- Побоялся, что вы будете смеяться, однако.

Все печально улыбнулись. До халатов ли сейчас было, собственно говоря?

Старик кивнул и продолжил. Андрей подстроился под его речь.

- Сама система замораживания была полностью автоматизирована и разработана нашими учёными вплоть до секунды. Человека сначала усыпляли, затем погружали в саркофаг с жидким азотом, добавляя глицериновую среду. Температуру доводили до минус 196-ти градусов, при этом ни коим образом не мешая автоматике заниматься основным процессом: Губеры просто следили, чтобы не происходило незапланированных сбоев в аппаратуре. Система заморозки подразумевала собой состояние анабиоза на сто лет. Автоматически она была запрограммирована, чтобы включиться в 2048-м году, то есть, ещё спустя пятьдесят пять лет, считая от сегодняшней даты. Это срок выхода их анабиоза тех людей, кто создаст заново новую арийскую расу – чистую, без нацистских взглядов и верований. Младенцы тоже заморожены, и я надеюсь, что после нас они создадут новую колонию поселения в подземной Антарктиде, когда автоматика самопроизвольно уничтожит вирус. А там уже можно и обнародовать своё существование.

Наступила пауза. Прежде чем Виктор Иванович успел что-то спросить, Павел задал вопрос первым:

- Вы всё время упоминаете клонов-Губеров. А где они сейчас, почему мы с ними не столкнулись ни разу?

Старик печально улыбнулся.

- Их уже нет. Но я как раз к этому и подходить в своём рассказ. Набираться терпения, друзья, остаться совсем немного.

Он обвёл всех взглядом и, сухо закашлявшись, приложился к платку.

- Так как мы числились в команде обслуживания, нас разморозили первыми, чтобы мы потом, спустя отведённый нам судьбой срок, могли размораживать следующую смену, те – следующую, и так до 2048-го года. Последняя смена должна была вывести из состояния анабиоза весь генофонд будущей расы, но теперь, как вы понимаете, об этом не может быть и речи. Я специально никого из следующей смены не размораживал. Что толку, если им суждено будет заразиться и умирать в одиночестве, как, собственно, и я сейчас. В течении тридцати двух лет Губеры поддерживали наше жизненное состояние в анабиозе, следили за датчиками, подпитывали через трубки наши организмы, и… постепенно умирали. С 1948-го по 1980-й годы перестали функционировать пятнадцать клонов, затем ещё, пока, наконец, не остался последний – тот Губер-бармен, что дружил с Паулем. Он-то нас и разморозил. Умирая, он включил автоматическую разморозку тридцати саркофагов – нас с Паулем и остальных двадцати восьми – новой смены команды обслуживания. Теперь с 1980-го года за капсулами с глицериновой средой должны были следить мы. И мы следили. До поры до времени…

Якут ахнул.

- Так вы с 1980-го года продолжаете жить и бодрствовать? Тринадцать лет? – он с удивлением и крайней степенью уважения посмотрел на старца.

- Увы. Мало того, я есть уже четыре лет как сам находиться здесь. Один. Вы первый за четыре лет, кто я увидеть живым.

- Как это? – переспросил Якут.