Семён сквозь пелену слёз посмотрел на своего притихшего друга, свернувшегося калачиком рядом с телом убитой. Тихо вздохнул и подкинул в костёр несколько веток. Есть не хотелось. Весь день он только и делал, что ходил обескураженный кругами вокруг поляны, и тихо, не настойчиво подсовывал миску с горячим бульоном ближе к Саше. Тот не шевелился и тихо плакал.

Следов отступления Семён не заметил. Было ощущение, что убийца провалился сквозь землю или внезапно улетел в небеса. Метрах в ста от поляны Семён обнаружил рюкзак, спальный мешок Губы, и кое-какие его вещи. Ни ружья, ни его самого…

Это было чертовски похоже на симптомы появления прошлых червоточин, при которых они затем обязательно обнаруживали одинаковых мёртвых лётчиков. Обескураживало ещё и то, что во время ударной волны, откуда-то с высоты над деревьями, к ним на поляну свалился огромный бивень мамонта, который всё ещё продолжает валяться в стороне от костра – Семён его пока не осматривал – не до того было. А в том, что это был, несомненно, бивень мамонта, он нисколько не сомневался. Толстый, просто гигантский, с характерным завитком кверху окончания – таких наглядных признаков у современных слонов попросту не могло быть. Семён хорошо знал эпоху палеолита и конец неогена в целом, чтобы ошибаться. А ещё это копьё… Кремневый, грубо обтёсанный наконечник с явными признаками ещё неумелой до конца руки. Что, как не орудие охоты неандертальцев на того же мамонта? Теперь Семён тщательно осмотрел и то и другое, еле приподняв край бивня и подвинув в сторону – настолько тот был тяжёл. Даже старшеклассник бы отличил характерные особенности данных «гостей», появившихся в современном мире ниоткуда. И то, и то, по мнению Семёна, датировалось никак не менее ста тысяч лет назад, ведь неандертальцы и мамонты как раз в этот промежуток времени и населяли нашу планету. И если это была не червоточина, то тогда, чёрт подери, что же это было на самом деле?

Теперь их двое… Ничто больше не держит их в этой трагической точке проклятого треугольника. Нужно будет – он потащит Сашу на спине, только бы поскорее покинуть это зловещее место. А к могиле девушки они ещё вернутся. Люду придётся закопать под деревом, установив на холмике самодельный небольшой крест – другого выхода попросту не было. При первой же возможности, более подготовленные и снаряжённые, в составе экспедиции уже на правительственном уровне, они вернутся с Сашей сюда и перезахоронят тело любимой девушки либо в Нижнеангарске, либо в Звёздном городке близ Байконура, рядом со своим погибшим мужем.

Ещё есть родной город её детства – Ленинград…

…А на другой стороне вулканической скалы, метрах в сорока от пещеры, в кустах, в середине концентрических кругов лежал четвёртый лётчик.

Мёртвый.

В той же самой позе. В той же самой одежде. С тем же самым планшетом.

Но они его не видели…

Николай Губа, он же бывший фотограф экспедиции, он же убийца, он же любитель капканов и с недавнего времени выживший из ума маньяк, разговаривающий внутри себя с неизвестным потусторонним голосом, присел на поваленное вихрем дерево, зажмурился и обхватил голову руками от внезапно нахлынувшего панического страха. Только что он оставил труп девки под деревом у догоравшего костра, как вдруг – бац! Закружилось, завертелось, засверкало всеми цветами спектра – и… вот он здесь.

Где?

Во-первых, разумеется, не было никакого озера.

Во-вторых, температура. Она была настолько низкой по отношению к той, в которой он перед этим находился, что не только дрожь от страха била его, но ещё и от внезапного холода. Здесь был мороз!

Он находился… в ЗИМЕ.

Настоящая зима, со снегом и довольно ощутимым морозом окружала его со всех сторон. Снег был на ветвях, снег был на верхушках деревьев, снег был под ногами, отчего ступни его в армейских ботинках начинали слегка мёрзнуть. Пар вырывался изо рта при каждом выдохе, а пальцы, сжимавшие винтовку, теперь ощутимо покалывали. Ещё несколько минут, и он замёрзнет окончательно. Он не узнавал ни деревьев, ни местности, ни даже неба над головой. Оно было какое-то… не своё. Не земное. Точнее, земное, однако… незнакомое.

«Где я?»

…Голос безнадёжно молчал.

Он двинулся вперёд, наугад, сквозь покрытые инеем кусты, поскольку оставаться на месте было равносильно медленному, но неумолимому охлаждению всех функциональных органов, а значит и скорой смерти.

Как разжёг костёр, он не помнил. Как разделся и повесил сушить одежду – тоже. Повинуясь рефлексу, а может и тому преимуществу, что жил когда-то в Сибири, он частично отогрелся у костра, и уже, по-видимому, за полночь уснул как новорождённое дитя, обхватив колени руками и положив на них голову.