То, что он раньше принимал за участок уже зеленеющей весенней травы – всё это вдруг пришло в движение, вздулось конвульсиями, и… поползло в ближайшие кусты. Скорее, даже не поползло, а поплыло (так уместнее будет). Существо было похоже на постельное одеяло – такой же формы и толщины, когда ты укрываешься им ночью от холода: оно стлалось по земле, обволакивая собой каждую выпуклость, каждый камень, каждый торчащий из почвы сучок, пригорок, впадину, ямку. Так под водой на дне океана скользят над рифами и кораллами осьминоги, скаты и морские звёзды, обволакивая их своими телами и повторяя их очертания. Волнообразными движениями, эта противная и леденящая кровь тварюка, медленно, не спуская глаз с профессора, поползла, поплыла в сторону, где и затерялась вскоре в кустах. Однако запах разложения всё же остался.

Василий Михайлович стоял в оцепенении и не смел шевельнуться. Костяшки пальцев, сжимавшие ружьё, побелели и онемели, до такой степени он обхватил ствол винтовки.

Что ЭТО было?

Метров шесть длиной и столько же шириной, словно правильный геометрический четырёхугольник в ученической тетради: зелёное, пульсирующее, волнообразное, обволакивающее своей тонкой плотью любые препятствия, как какое-то покрывало на пикнике – с глазами, подобными блюдцам чайной церемонии, и горизонтальными зрачками с определённой степенью разума в них. Профессор ущипнул себя за руку.

И только тут закричал. Закричал и выстрелил в воздух, справедливо полагая, что такое создание здесь могло быть не одно.

И был прав.

Сразу за упавшим деревом, снесённым ураганом, начинался огромных размеров котлован, образовавшийся, очевидно, пронёсшимся смерчем. Глина и земля были разворочены, куски почвы и груды камней валялись по всему периметру ямы, как вокруг воронки при взрыве снаряда. И вот к этому-то котловану и стремились со всех сторон подобные твари, увиденные профессором. Всё ещё наблюдая за ним своими поперечными зрачками, первая тварь подползла к краю ямы, обволокла своей плотью насыпь, перевалилась, и плюхнулась на дно, издав при этом что-то похожее на уханье ночной таёжной совы. Из-за насыпи Василию Михайловичу ничего не было видно и, превозмогая тошноту (прикрывая рукой нос и рот), он осторожно пододвинулся к краю воронки, дабы узреть происходящее внутри.

Весь котлован кишел мерзкими созданиями: они сползали со всех сторон, сваливались друг на друга, и издавали при этом хлюпающие звуки, словно удары ладонью по воде. Вся эта масса зелёной, бугристой, похожей на огромную пористую губку бурлила, вздыхала, поднималась и опускалась в такт одной им известной и неразличимой для человеческого уха мелодии. Омерзительный запах вызывал приступы рвоты. Дышать было просто невыносимо, и Василий Михайлович отшатнулся, пытаясь прийти в себя, но его тут же вырвало прямо под ноги. Сознание начало мутиться. Отступая шаг за шагом, не видя, что твориться за его спиной, он споткнулся о вывороченную корягу, упал, и со всего размаху ударился затылком о торчащий из земли сук: сантиметров на восемь ниже – и этот сук вошёл бы ему между шейными позвонками, вызвав паралич на всю оставшуюся жизнь. В глазах потемнело, и последнее, что выдал его мозг своему сознанию, это кишащая, пульсирующая и смотрящая на него сотнями глаз зелёная масса, будто просящая: «Вытяни нас отсюда… вытяни. Освободи».

Спустя несколько секунд они уже ковыляли вдвоём, покидая эту негостеприимную территорию.

По их подсчётам и по карте маршрута, они должны были увидеть побережье Байкала к вечеру следующего дня, если конечно не помешают новые сюрпризы. Одна мысль, что Саша исчез, сгинул неизвестно куда, рушила все их планы и весь свой маршрут намеченный ещё в Нижнеангарске. Семён, независимо от профессора, вёл свою картографию и обозначал на своей карте продвижение экспедиции. Однако на карте Баргузинский треугольник представлял пустую местность, никем ранее не изученную, заповедник, куда не захаживали даже местные охотники и рыболовы, – наверное, последнее белое пятно, куда не ступала ещё нога учёного человека, естествоиспытателя, геолога или изыскателя. Поэтому, занеся на свою карту примерную границу купола и обозначив место котлована, оба друга поспешили к оставленному лагерю, выстрелив предварительно в небо по ракете, чтобы Люда знала, что они возвращаются.

Возвращаются без Саши.

Что они ей скажут?

Двое путешественников прибавляли шаг, и к вечеру вышли в поле видимости своего лагеря.

Но тут что-то было не так…

********

Ни Люды, ни фотографа…

Казалось, что территория у оврага покинута давно и в полной спешке.

Мало того, подойдя почти вплотную к палатке, путешественники внезапно почувствовали резкий перепад температуры, словно из натопленной бани термометр сразу вынесли на мороз. Если в начале лужайки тёплый апрельский ветерок ещё обдувал их лица, то теперь же, чем ближе они подходили к центру поляны, тем больше, шаг за шагом, становилось всё холоднее и холоднее. Если в начале поляны температура держалась в пределах нормы, где-то на уровне пятнадцати градусов по Цельсию, то уже у самой палатки чувствовалось резкое её понижение сразу градусов на десять.

Приблизившись к растяжке, Семён откинул один из пологов палатки и заглянул внутрь. Так и есть: пусто. Василий Михайлович тоже подошёл. Это была их палатка – Люды и профессора.