Ну да, ну да. плавали — знаем. Однако я восхищен щедростью Астрахановых — трех тысяч целковых не пожалели, чтобы заставить председателя ертеньевского суда оторвать широкую заднику от насиженного кресла и отправиться хрен знает в какую глухомань, чтобы определить на каторгу какого-то никому не известного селянина.

Ну да, я же посмел прилюдно в ресторане дерзить её человеку, более того, банально набил ему морду. За это непременно нужно отрубить мне башку. А потом её гарды и вовсе не вернулись с элементарного, на первый взгляд, задания.

Информация о провале акции, наверняка, тут же поступила в аналитический центр рода Астрахановых, и после тщательной проработки высококлассными специалистами ими сделаны соответствующие выводы. Затем была разработана схема моего изъятия. То есть, с вероятностью сто процентов, после скорого и несправедливого суда, я бы не угодил на остров Сахалин или в солнечный Магадан, а оказался бы в тюремных застенках графского рода. Информация верная, только что считана с мозговых извилин Ушакова, Марфуши и прокурорского. Кстати, Идрисов Геннадий Олегович, тут вовсе не ради денег или еще каких материальных благ, исключительно по причине верности долгу служения родному Отечеству. Ну туповат человек, зато такими, как он, удобно манипулировать. Мне будет даже жалко лишать его жизни. Но деваться некуда, очень скоро и Марфа Тимофеевна, и Константин Михайлович, иже с ними и этот тонкоголосый петушок получат по заслугам, не будь я князем Засекиным. Аминь!

Получив от главного судейского «добро» покинуть их компанию, я сделал жест, будто снимаю с головы несуществующую шляпу и, взмахнув ею перед собой, сказал, не скрывая иронии в голосе:

— В таком случае, уважаемые господа, вынужден вас покинуть. Дела, понимаете ли, неотложные. У нас — князей постоянно времени в обрез, столько нужно сделать, а в сутках всего двадцать четыре часа.

Времени, скорее всего, у меня действительно в обрез, а к разговору с патриархом рода Засекиных я еще не готов. То есть, морально готов, но хочется вывести наше сотрудничество на более высокий уровень, а для этого необходимо подготовить демонстрационные образцы. Чем я, собственно и собираюсь заняться уже сегодня. А графиня… пускай пока поживет, я человек терпеливый и люблю всякое там заливное как рыбу, так и мясо в охлажденном виде. Рано или поздно Фарфа отправится в Пустоши. Именно там самое место пообщаться с этой стервой со всей нашей душевной теплотой и мужским обаянием.

* * *

Огромный богато обставленный кабинет патриарха рода Засекиных. За столом Лев Григорьевич. Мужчина взял из толстой стопки накопившихся за неделю его отсутствия в московской резиденции бумаг ту, что лежала сверху, бегло ознакомился с её содержанием, затем поставил внизу размашистую роспись и положил в другую стопку, менее толстую.

Дверь распахнулась. На пороге нарисовался личный секретарь патриарха Кузенков Прохор Ксенофонтович. Мужчина пожилого, можно сказать, преклонного возраста, высок, сухощав, из-за сутулой фигуры, в совокупности с приличных размеров крючковатым носом, тонкими губами и пышными бакенбардами, обрамляющими его испещренную морщинами физиономию, напоминает эдакую гротескную птицу из отнюдь не детской сказки ужастика:

— Позвольте войти, Лев Григорьевич?

Оторвав взгляд от очередной зажатой в руке бумажки, патриарх посмотрел на секретаря и приветливо улыбнулся.

— Заходи, Проша. Что там у тебя?

— Ваша Милость, — Кузенков, подойдя к столу, положил перед боссом толстенную папку с бумагами. — Здесь собранные нашим человечком материалы по вашему правнуку. Прибыли час назад. Я взял на себя обязанность предварительно их просмотреть. Желаете лично ознакомиться с содержимым папки или выслушать мое относительно краткое резюме?

На что Лев Григорьевич с улыбкой ответил:

— Старый пердун, ты ж меня знаешь, как облупленного. Выкладывай своё резюме, у меня и без твоей папки дел по горло.

— Итак, по полученным из Тобольска данным, Иван Силаев действительно является вашим правнуком…

Доклад секретаря действительно, много времени не занял. За какие-то полчаса он умудрился представить грамотную информационную выжимку из кучи разного рода бумажек, собранных опытным дознавателем рода, побывавшем накануне в никому доселе неизвестных Дубках.

Выслушав Прохора Ксенофонтовича, Лев Григорьевич откинулся на спинку своего рабочего кресла и, прикрыв веки, констатировал: