Когда верхушки самых высоких берез оказались под ногами, я увидел совсем рядом широкую полосу окаймляющей рощу реки, пять стоящих в ряд машин на берегу, четыре аккуратные двуместные палатки и тесный кружок друзей и подруг. Ребята допели песню про мороз и коня и тут же затянули другую, не менее популярную по пьяному делу, — про цветущую калину. Увы, стоящие внизу люди совершенно не замечали парящего всего в каких-то тридцати метрах меня, словно для них я вдруг сделался невидимым.

Не помня себя от ужаса, я до рези в глазах вглядывался в удаляющихся друзей и подруг. Вскоре лица оставшихся на земле стали неразличимы, песня тоже потерялась далеко внизу. Когда фигурки ребят уменьшились до крошечных букашек, мне показалось, тесный кружок распался, друзья разбежались в разные стороны и скрылись под кронами берез.

«Наконец-то, спохватились. Слишком поздно, ребятки, теперь вам с земли меня уже не разглядеть», — отрешенно подумал я.

Спустя еще какое-то время я воспарил на головокружительную высоту. Оставшаяся далеко внизу река превратилась в едва различимую узкую полоску, а березовая роща — в пятачок зелени. Теперь они занимали малую часть открывшейся взору величественной панорамы. Под ногами от горизонта до горизонта пестрым ковром тянулись леса, поля, реки, озера, крохотные пятнышки деревень, небольшие островки сел и где-то на границе зоны видимости начиналась исполинская проплешина большого города.

От переизбытка впечатлений я потерял сознание и отключился…

В себя пришел от резкой вспышки боли. В грудь словно вогнали раскаленный гвоздь. Легкие свело судорогой, и я стал задыхаться. Но не смог ни дернуться, ни закричать, ни даже захрипеть, оставаясь пленником столба белого света. Панорама удаляющейся земли исчезла. И сам луч претерпел значительные изменения, округлые бока его распрямились и теперь соединялись под прямым углом.

Чуткий слух уловил в стороне подозрительные шорохи и попискивания. Попытка скосить туда глаза ни к чему не привела. Шуршание и попискивание происходило за границей обзора. От пульсирующей боли в груди взгляд помутнел, белый свет накрыла пелена кровавого тумана.

Увы, сбежать в спасительное беспамятство на этот раз мне не позволили.

В нос ударил незнакомый резкий аромат, мгновенно взбодривший сознание и притупивший ужасную грудную боль. Кровавый туман перед глазами развеялся. Я снова обрел способность видеть и ощущать.

Приглядевшись внимательней к окружающему пространству, исправил первоначальное заблуждение о луче, определив, что нахожусь в помещении со светящимися стенами и потолком. Еще понял, что больше не парю в воздухе, а лежу на чем-то твердом. Следом, пришло понимание, что на мне нет одежды.

Опора под спиной была теплой, как большой подогретый ласковым вечерним солнышком камень, и голым на ней лежать было, пожалуй, даже приятно, если бы не докучливая боль в груди, не отпускающая ни на миг.

Шорохи и попискивания стали приближаться, отвлекая от рассуждений об удивительной метаморфозе луча-колонны. Издающие их существа вскоре появились в зоне видимости. Меня окружили шестеро гигантов инопланетян, точно сошедших с картинок журналов об НЛО.

Каждый пришелец ростом был за два метра. С непропорционально большой лысой, яйцеподобной головой. С огромными, в пол лица, антрацитовыми глазищами, но без малейшего намека на брови, уши и рот. С едва обозначенным бугорком на месте носа. Еще лица были напрочь лишены мимики, и на всех застыло одинаковое равнодушно-бездушное выражение. Голые широкоплечие тела существ, с такой же, как на голове, серой матовой кожей, казались бесполыми.

Шестеро инопланетян были похожи друг на друга, как близнецы братья. Ко мне они подступились не с пустыми руками, длинные узловатые пальцы пришельцев сжимали разнообразный хирургический инвентарь. Я успел разглядеть пару длинных гнутых скальпелей, зловещего вида сверло, большой пинцет с зажатым ватным тампоном. Потом все шестеро склонились над моим животом, и «раскаленный гвоздь» вторично пронзил хоть и непослушное, но болезненно чувствительное, тело.

От скрутившего нутро спазма глаза полезли на лоб, и ручьем хлынули слезы. Осознание, что меня вот так запросто оперируют наживую, без анестезии, просто не укладывалось в голове. Я непроизвольно обмочился, но даже этого не заметил, адская боль в развороченном животе сводила с ума.

Ослепленный болью, я не видел, как мучители, оставив мое располосованное тело, вновь отошли куда-то в сторону. Затуманенные красным маревом, ничего не видящие глаза обреченно уставились в потолок. И снова резкий отрезвляющий аромат в носу привел в чувство заколебавшееся на краю бездны сознание. Сводящая с ума боль тут же притупилась до неприятного зуда. К ноющей боли в груди прибавилась такая же в животе.