Она была такой же красивой, как я запомнила. Самой красивой девушкой из всех, которых я видела в своей жизни. Только у меня уже не кружилась от этого голова.

Я подумала было, что, видимо, кое-кто решил не испытывать меня на прочность, но  удивление, мелькнувшее в глазах Лин, говорило об обратном.

– О, – сказала Лин с поддельным разочарованием и перевела светящийся лукавством взгляд на Кондора. – Я смотрю, в этот раз ты был готов.

Он развел руками и легко улыбнулся ей, словно только что выиграл спор.

– Не я готов, – поправил он ее. – Леди Лидделл попросила меня об услуге, и я ее выполнил, не более того.

Взгляд Лин впился в меня, как будто она пыталась понять, что именно за услугу он мне оказал и как это сделал. Она все еще держала меня за руку, сжав в ладонях осторожно и нежно, словно хотела утешить или выразить теплое участие. Я почувствовала себя неловко, вывернулась и спрятала руки за спину.

Лин чуть вздернула подбородок и поджала губы, но не злобно. Мне показалось, что она разглядела во мне что-то, что ей понравилось.

– Ну что же, – сказала Лин, снова глядя на волшебника. – В таком случае, я могу лишь сделать вывод, что леди Лидделл умеет позаботиться о себе.

Он покачал головой в ответ.

– Не настолько, насколько хотелось бы, но лишь от незнания правил игры, – сказал он и дотронулся до моего плеча. – Я оставляю тебя под опекой леди Айвеллин до вечера. – Взгляд Кондора был внимательным и чуть встревоженным. – Вам есть чем заняться и о чем поговорить. Сильвия где-то здесь и в любой момент появится, если будет тебе нужна.

– А ты… – только открыла рот я.

– Есть кое-что, – сказал он, не дав мне задать вопрос. – За пределами замка. Что требует моего участия сегодня. Я вернусь к ужину, – добавил Кондор, глядя на Лин. – Не обижайте друг друга.

Лин вдруг смутилась. Она опустила взгляд, словно бы прятала усмешку, и посмотрела на меня исподлобья. По-доброму, но очень хитро. Ее левая рука дернулась, потянулась к правому запястью, на котором висели браслеты. Тонкие серебряные кольца – и еще один, которого я не помнила.

Широкий, с голубыми и розовыми не то кусочками стекла, не то плоскими камешками, вставленными в серебро так, что это напоминало маленький витраж, он очень бросался в глаза.

Лин повернула его вокруг руки, словно он был талисманом, и снова вернула себе спокойствие.

– Конечно, – сказала она Кондору. – Не беспокойся. Мы обязательно поладим.

***

Герхард Оденберг был не самым приятным человеком и отлично это знал. Можно было сказать, он не просто осознавал и принимал эту свою неприятность, он ею гордился так, как иные гордятся светским тактом или умением вести непринужденную беседу о поверхностных вещах. Неприятность и флер снобизма, аскетизм и добровольное одиночество – все это было тем, что составляло личность Герхарда Оденберга, неизменное и удобное, как три повседневных костюма, висевших в его шкафу.

Так что Герхард Оденберг отлично знал, кто он и как его видят другие, и неизменно пользовался этим.

Мальчишка, которого приставили к его дому вместо нормального охранника, смотрел на мир восторженным взглядом глупого щенка, которого еще ни разу не отталкивали ногой в сторону, чтобы не мешался. Он стремился угодить, носил великоватую для него форму – она досталась ему от старшего брата, Герхард узнавал, от старшего брата, который отслужил в императорской армии пять лет и вернулся, хромой на левую ногу, без пары пальцев на руке.

В армию он ушел в тот год, когда сам Герхард попал в Йарну. Давно.

В последние несколько лет это «давно» ощущалось как бесконечная череда смены дня и ночи, месяцев, сезонов, одежды у горожан.

Сейчас, к примеру, была зима. Вторая половина декабря, время венков из еловых веток, пряного печенья и теплого вина. Шумное время с огнями и песнями, потому что с огнями и песнями проще пережить густую темноту самых длинных ночей года.

Раз в три месяца Герхард выходил из дома в лучшем своем костюме и шел в ратушу к городскому главе, чтобы снова рассказать ему, как тиха и спокойна жизнь в Йарне. О том, что в этот раз в городе снова не произошло ничего серьезнее, чем пара сломанных ног или мелких краж.

Мир казался Герхарду громким – и в звуках, и в цветах: все эти флаги на ратуше, форменный мундир городского главы, яркая роспись потолка в зале, где тот принимал посетителей, синева в окнах и зелень еловых веток. День был очень солнечным, свет бил отовсюду, и белизна снега резала глаз. Поэтому Герхард морщился, подходя к дому.

Поэтому он был не в духе. Почти зол.

Юный стражник скучал у крыльца. При виде Герхарда он выпрямил спину и попытался придать лицу серьезное выражение. Герхард усмехнулся и покопался в памяти, вспоминая его имя. Сид. Сокращение от чего-то более громкого и звучного, не то от имени святого, не то от праздника, накануне которого Сид родился. Примерно так здесь имена и давали – по календарю или по наследству.