— Лье’Рар может так реагировать именно потому, что у Нивес-с-с очень горячее с-сердце, — наг тоже оказывается рядом с моей кроватью. Он кладёт руку себе на грудь и представляется, — меня зовут ль’Ву Даар, дитя. Тебе нечего бояться.

Неужели на моем лице так явственно написан шок от происходящего, что меня надо успокаивать? Или же Даар пытается меня защитить по неведомым мне и другим причинам? Это предположение имеет основание быть. Другой вопрос, что за способности у Алона лье’Рара, раз он способен так запросто считывать чужие чувства и эмоции, как утверждает Каан.

— В любом случае, моё слово решающее, — выступает ал’Туган, вставая с моей кровати и поправляя одежды. — Пока я не решу, что Нивес не представляет опасности, она останется в лазарете. Лекари будут приглядывать за её состоянием, попытаются вернуть утраченную память. Разрешаю приносить ей книги из библиотеки, — кивает девочке, что напомнила меня. — Теперь мне пора, дела не ждут.

Почти не ступая по полу, она покидает помещение, следом за ней буквально выкатывается «Колобок». Ль’Ву же пока с места не трогается.

— Кто такие Приходящие, и почему вы их так боитесь? — задаю вопрос ему, который мучает меня уже почти час. Хотя ответ на вопрос предполагаю, хотелось бы знать достоверно.

— Они скорее Захватывающие, чем Приходящие. Злые духи, которые вселяются в тела только что умерших. Никто не знает, откуда они появляются, зато сразу можно сказать, что тело одержимо: поведение и привычки носителя вдруг резко меняются, наблюдается потеря памяти. Со временем Приходящие начинают творить бесчинства и далеко не безвинные.

Странно, но за всю свою речь наг ни разу не прошипел.

— В таком случае, почему вы думаете, что я не приходящая? — дослушав, интересуюсь главным.

— Дитя, не все они плохие, — грустно улыбается, качая головой. — Иногда так просто складываются обстоятельства. Разве это от нашей воли зависит? Нет. На всё воля Божья.

Сказав это, ль’Ву уползает, напоследок помахав мне самым кончиком хвоста. Я же готова поспорить, что и он сам не из этого мира. Сомневаюсь в существовании здесь христианства. Стало быть, у меня появился защитник, по крайней мере до первого моего проступка.

Первым делом, что я прошу после ухода незваных посетителей — зеркало. Хочется ведь знать, в каком теле мне теперь предстоит жить. Обосновываю свою просьбу тем, что нахожусь здесь неизвестно сколько для себя, чтобы не вызвать лишних подозрений. Девочка, помощница главного лекаря, которую, как оказывается, зовут Лири, послушно приносит мне тяжелое овальное зеркало в витой оправе золота. Держать его не очень удобно, но выбор не велик.

В отражении на меня смотрит девушка, красавица. Нет, не так. Красавица с большой буквы. Тонкие черты лица с бледной тонкой кожей, сквозь которую просвечиваются тонкие вены, густые четко очерченные брови вразлёт, аккуратный прямой носик и чувственные полные губы с совершенно очаровательным луком Купидона.

Чтобы понять, насколько мне повезло с телом, смотреться в зеркало не обязательно: тонкие запястья с длинными пальцами, талия, что легко могу обхватить руками, длинные ноги, явно тренированные бегом или долгой ходьбой, но при этом без единого мозоля на стопах. И во взглядах всех, кто меня видит, я читаю лишь восхищение.

Чего не скажешь о Каан ал’Туган. Это неземное существо навещает меня каждый день с тех пор, как я очнулась. И каждый её визит больше похож на допрос у следователя, чем дружескую беседу, которой она предпочитает называть эту словесную экзекуцию.

Заявляется с первыми лучами солнца, освещающими светлую комнату лазарета, усаживается на простой деревянный стул, выкрашенный в светло-розовый цвет, кладёт на колени планшет с бумагой, ставит на него перо и начинает задавать вопросы:

— Как тебя зовут? — перо шевелится и начинает записывать.

В первый раз я нехило так перепугалась, увидев, как острие пишущего инструмента из земного средневековья само по себе бежит от пергаменту, документируя встречу.

— Нивес ал’Сандр, — заученно отвечаю, как примерная ученица.

Да и какой смысл спрашивать, если они, Каан, Алон и Даар, сами мне сообщили имя в первый же день.

— Сколько тебе лет? — вперившись своими невозможными глазами задаёт следующий вопрос.

— Шестнадцать, — это уже болтушка Лири просветила меня, коротая рядом скучные вечера.

— Кто твои родители?

— Не помню, — тут уж приходится валить на амнезию. Затем добавляю, — Даже имена.

— И ты бы не смогла их узнать даже из книг, что я так опрометчиво любезно разрешила тебе приносить, — заключает Каан. Постукивает пальцем по подлокотнику. — Даже не надейся выведать информацию, которая тебе не нужна в твоём шатком положении.