В последовавшей за этим долгой тишине Валерий пытался примирить противоречивые мысли, воспоминания и чувства, которые кружились в его голове. Логика подсказывала, что он должен ненавидеть их обоих, потому что они помогли разрушить все, во что он верил. Вместо этого все, что он чувствовал, было меланхолией настолько сильной, что она грозила раздавить его. Он не понимал, как он все еще может любить Мейв, но где-то за пределами боли его чувства к ней были так же сильны, как и прежде. Ничто не могло изменить того, что произошло, но и ничто не могло стереть то, что они разделили. Она тоже это почувствовала? Если да, то она никак не намекала на это. С первого момента, когда он пришел в себя, она ни разу не встречалась с ним взглядом.

— Что теперь будет? —  спросил он.

Она отвернулась, и он понял, что она прячет слезы. — Когда ты поправишься настолько, что сможешь путешествовать, мы поможем тебе вернуться к твоему народу.

Он кивнул в знак благодарности.

— Но ты должен знать, что жизнь имеет свою цену, Валерий.

Она взяла его правую руку и потянула к себе, когда он услышал шипение меча Кирана, высвобождающегося из ножен. С трепетом ужаса он понял значение полыхающего огня и смрада кипящей смолы.

Меч сверкнул вниз, и последнее, что он осознал, было уколом утонченной агонии.

Когда они двинулись на запад вслед за армией Боудикки, Киран ехал впереди на одной из своих лошадей, а Валерий и Мейв следовали за ним бок о бок. Валерий все еще был в полубессознательном состоянии и только с ее помощью держался в седле. Его одели по кельтскому обычаю, и он ехал с поднятым капюшоном плаща, чтобы скрыть черты лица. Путь пролегал мимо тлеющих останков Колонии, и в момент просветления Валерий увидел город словно сквозь двадцатифутовую толщу воды, мерцающий и качающийся и ни на мгновение не останавливающийся на месте. Арка западных ворот осталась такой же прочной, как и прежде, хотя статуи, украшавшие ее, лежали разбитыми вокруг ее основания. Дальше, на полмили, где когда-то стояли высокие дома, и лавочники торговали своим товаром, не осталось ничего, кроме широкого поля густого серого пепла, прерываемый только странным обугленным пнем или остатками стены, которая оказалась слишком прочной даже для неуравновешенной ненависти Боудикки. Ни одно живое существо не двигалось в пределах кордона разрушений. Ни собаки, ни кошки, ни птицы. Они убили их всех. Валерий сомневался, что даже городские крысы выжили, настолько разрушение было полным.

Но поистине замечательное зрелище открывалось за полосой выжженной земли.

Потому что Храм Клавдия еще стоял.

Огонь и дым изрыли белые стены и гордые рифленые колонны. Крыши не было, тысячи мраморных плиток были сорваны и брошены на землю вокруг нее. Но самый могущественный символ римского владычества в Британии оставалась массивным и прочным в центре разрушенного комплекса, который Валерий не смог удержать. Он вспомнил хвастовство Нумидия, что храм простоит тысячу лет, и задался вопросом, действительно ли это правда.

— Они пытались сжечь его, но, конечно, камень не может гореть, — объяснила Мейв. — Даже когда они использовали каждую унцию своей силы, чтобы попытаться стащить его, он победил их. Они разбили все, что могли, но те, кому было поручено уничтожить его, сдались и ушли в поисках более легкой наживы.

Валерий повернул к зданию, но Мейв взяла его коня за уздечку и потащила прочь. — Я не думаю, что ты хочешь видеть, что внутри. — Она была права. Воспоминания были слишком свежи.

Но иногда боги не исполняют желаний, а может быть, они так же жестоки и капризны, как говорят их недоброжелатели. Когда они прошли через брешь в большом дерновом валу к западу от города, Валерий заметил длинную аллею, уходящую вдаль, как будто кто-то поставил забор по обеим сторонам проезжей части. Ближе улица превратилась в бесконечный ряд столбов, на каждом из которых стоял круглый предмет.