— Тор! —Мучительный крик Кирана побудил Валерия к действию, и он погнал свою лошадь к реке. В тот момент, когда он добрался до берега, он спрыгнул с седла в воду, слава богам, что в этом месте глубина была всего по колено. Удерживая поводья для поддержки и опоры, он втащил своего протестующего скакуна в стремительный поток, немедленно почувствовав, как течение дергает его за ноги и угрожает их выбить из-под него. Река здесь была уже, но и быстрее, и он знал, что если он пойдет на дно в доспехах, то вряд ли снова всплывет. Он посмотрел вверх по течению. Мальчика нигде не было видно. Все, что он мог видеть, – это бурлящий коричневый поток с пеной. Затем он заметил его, менее чем в пятнадцати шагах от него, и он несся на него со скоростью, скачущей галопом лошади. Тусклый оттенок золота прямо под поверхностью. С трепетом паники он понял, что тот ускользнет от его цепкой руки, и отчаянно натянул поводья, чтобы дать себе больше свободы. Он послал безмолвную молитву Марсу и, уже потеряв всякую надежду, ринулся вперед с громадным всплеском, протянув правую руку, и извлек пригоршню светлых кудрей, а за ней – извивающийся комок, похожий на наполовину утонувшего зайца.

Киран спрыгнул с лошади и побежал к реке как раз в тот момент, когда Валерий вынырнул, мокрый, с маленьким мальчиком, прижатым к груди, с зажмуренными глазами и захлебывающимся речной водой в фонтанах. Бритт нежно взял внука из рук римлянина и кивнул в знак благодарности. — Теперь я действительно у тебя в долгу.

Гвлим знал, что за ним следят. Он провел зиму в амбаре катувеллаунов недалеко от места, которое римляне называли Дуробрива, то голодая, то замерзая, и с растущим негодованием смотрел на своих хозяев. Скука разъедала его мозг, и он боролся с ней, шепча про себя эпическую историю своего народа со времен великанов и великого потопа. Поколение за поколением борются и страдают, и всегда движутся на запад. Бесконечные списки имен королей и могучих воинов, рассказы о стихийных бедствиях и предательстве народов, которые были низшими, но более многочисленными. Именно эта поразительная память была признана друидами, когда он был выбран в возрасте девяти лет, чтобы учиться среди них и обучаться ритуалам. Он вспомнил долгие дни повторений и тренировок, когда он готовился к испытаниям Тараниса, Эсуса и Тевтата. Теперь он призвал ту же силу, которая провела его через тот ужас. Иногда он чувствовал себя настолько усталым, что подозревал, что его тело умирает от безволия: только его миссия и внутренний огонь, зажженный на Моне, поддерживали его жизнь.

За последнюю неделю он заметил, что лес постепенно редеет по мере того, как он продвигался дальше на восток, и знал, что должен сохранять бдительность, иначе он попадет в руки одного из римских кавалерийских патрулей, которых здесь, казалось, было больше всего. Странные римляне, темноглазые и с густыми бровями, наполовину люди, наполовину лошади, потому что никогда не покидали седла. Эта мысль вызвала у него еще одно видение: человека с лошадиным лицом, длинным и узким, с выступающими ноздрями и торчащими зубами. Запоминающееся лицо, и все же только сейчас он вспомнил, что видел его дважды, на разных собраниях, разделенных несколькими неделями и многими милями. Эта мысль вызвала у него дрожь. Он знал, что не протянет и недели без молчания тех, кто приглашал его в свои дома.

Он вошел в полосу кустарниковых деревьев, низких и тонкоствольных, но с широкими кронами. Деревья подсказывали ему, что он находится близко к реке или ручью, и когда солнце достигло своего апогея, он решил остановиться, чтобы поесть свой скудный рацион, отдохнуть и, прежде всего, подумать. Он с опозданием понял, что последние несколько дней был неосторожен, двигаясь по прямой линии к следующему пункту назначения. Это было признаком его усталости, но также и чего-то большего. Он всегда знал, что, скорее всего, умрет, прежде чем выполнит свою задачу. Теперь казалось, что его разум принял это как неизбежное и потянулся к нему. Он должен снова стать твердым, вновь обрести железо, закаленное в пламени огненной комнаты Моны. Осторожно, чтобы не потревожить растительность, он отошел шагов на пятьдесят от тропы и углубился в деревья и кусты.

Он прождал час, сидя в тени куста боярышника, и в ушах у него не было ничего, кроме жужжания летающих насекомых и хруста зубов от ячменных лепешек с песком, которые ему дали на прошлой ферме. Возможно, он был не прав? Но нет, он точно знал, что за ним следят. Но кто? Римские шпионы? Это было возможно. Каждый кельт знал, что глаза и уши Рима простираются далеко и широко по этой земле. Вот почему сначала он был так осторожен, а теперь проклинал себя за свою глупость. Скорее всего, это были бритты, получавшие жалованье от местного мелкого вождя, стремившегося заручиться поддержкой римлян. Передача друида компенсировала бы год налогов и даже больше. Одно было в его пользу. Они еще не сообщили о его присутствии, иначе район будет кишеть патрулями.