— Мы сделаем то, что легион делает лучше всего, — сказал он и увидел, как в глазах Фалько вспыхнуло понимание. — Мы будем сражаться с ними на нашей земле и на наших условиях. Когда мы получим известие о приближении варваров, мы выступим им навстречу. Я намерен использовать реку вместо стен, которых у нас нет. Наша самая большая сила – это наше единство и наша дисциплина. Мы напомним им о цене, которую придется заплатить за неповиновение Риму.

— Нас достаточно? — спросил командир ополчения. — Меньше трех тысяч против пятидесяти?

Валерий заколебался, не зная, что сказать дальше. Затем знакомый резкий голос, звучавший несколько недель назад, дал ему ответ. — Если ополчение не может удержать Колонию, ее люди не заслуживают того, чтобы ее удерживать.

Слова были встречены недоверчивым молчанием. Он увидел потрясение на лице Фалько, и через мгновение комнату наполнил рев ярости. Центурион ополчения бросился к нему, но его удержали от физического нападения только двое его соотечественников. Теперь они ненавидели его. Но это было хорошо. Если бы он только мог направить эту ненависть против иценов, тогда, возможно, у них был бы шанс.

Петроний призвал к порядку. Им это не нравилось, но никто не хотел дебатов. Валерий носил власть прокуратора, и неповиновение ему означало мятеж.

Некоторые возражали против эвакуации, те, кто хотел остаться с женами и детьми и защищать то, что принадлежало им, но они были в меньшинстве. Все в комнате знали о кельтах, которых больше не было в Колонии, которые теперь были на севере и точили свои мечи. Они помнили унижения, которым подвергались их соседи; страх перед их возвращением и спокойная властность Валерия сделали все остальное. Когда вопрос был решен, он объяснил, как должен быть организован исход, кто возглавит конвой, кто будет командовать эскортом, сколько разрешено багажа. Получив их согласие, Петроний отдал приказ, и они молча вышли из комнаты, каждый обдумывая, как он скажет своей жене, сколько она сможет унести и где закопает то, что она не сможет.

Когда они уходили, Валерий отвел Фалько в сторону. — Ты был прав, — извинился он. — У нас не хватает людей. Но это было не то, что им нужно было услышать.

Фалько изучал его с задумчивым выражением лица. — Я слышал много призывов к оружию, Валерий, но ни один из них не был столь прямым. Калигула мог бы многому у тебя научиться.

Валерий улыбнулся. Обоюдоострый комплимент, если это вообще был комплимент. Но он чувствовал, что никакого серьезного ущерба нанесено не было.

— Есть одна вещь, которую ты должен знать, примипил, — официально сказал он. — Когда мы будем сражаться с ними, когда их тела будут грудами лежать под нашими мечами, но они все равно будут бросаться на нас, тогда я отступлю сюда, на территорию этого храма, чтобы дать последний бой. Жрецы будут жаловаться, что это святотатство, но я человек практичный и верю, что боги меня поддержат. Мы обеспечим храм теми припасами и водой, которыми сможем. Если ты или кто-то из твоих людей окажитесь в изоляции в бою, направляйтесь к храму. Вы будете среди друзей. Теперь у нас много дел.

За этим последовала ночь хаоса, какого провинция никогда не видела.

Они хлынули в Колонию тысячами. Сбитые с толку семьи, вырванные из безопасности своих домов, в ужасе от того, что может произойти. Богатые или бедные, теперь все они были одним классом, бездомные беженцы, спасающиеся бегством от мстительной армии, которая не проявит к ним милосердия.

Конечно, телег не хватило, чтобы всех забрать. Валерий приказал использовать те, что были в наличии, для перевозки самых маленьких детей, больных и стариков, которые едва могли переставлять ноги. Но какая мать согласилась бы разлучиться со своим ребенком? Какая дочь со своим престарелым отцом? В разгар столпотворения он наткнулся на Лунариса, пытавшегося разлучить двух женщин, которые, крича и ругаясь, боролись за места в транспорте для своих детей. В другое время Валерий рассмеялся бы, увидев недоумение на лице легионера.

— Что мне с ними делать? — спросил Лунарис, держа пару на расстоянии вытянутой руки, когда они рвали друг другу волосы и срывали платья с груди и плеч.

— Брось их в реку, — предложил Валерий. Он сказал это достаточно громко, чтобы они услышали истинное намерение в его голосе, и борьба утихла. Лунарис усмехнулся, и две женщины разделились, все еще плюясь друг в друга, и отступили к противоположным концам конвоя. Валерий помог слепому, разлученному впервые за десять лет со своим опекуном, когда тот бродил по очереди, раскинув руки, вежливо спрашивая, не видел ли кто Юлию. Чуть позже он стал свидетелем того, как две упрямые проститутки Колонии уступили место, за которое они заплатили золотом, обезумевшей молодой матери с визжащим младенцем на руках и широко раскрытыми глазами и сопливым ребенком, дергающим каждую за юбку.