Люба, хмыкнув, поблагодарила хозяина за лояльность и отправилась восвояси, то есть готовить завтрак. На этот раз она решила порадовать домочадцев дроченой – русской яичницей с хлебом. Но сделала она это кушанье по особому рецепту, авторскому, добавив в него жареные шампиньоны и зеленый лук. Оставив готовый омлет в теплой духовке, пошла поднимать детей.

– Фу, опять яйца, – простонала Ксюша, с презрением глядя на дрочену.

– Это не яйца, а дрочена, – поправил Гаврик. – Попробуй, она вкусная.

– Ну и название, – сморщила носик Ксюша.

– Хочешь, сделаю бутерброд с колбасой и сыром? – предложила Люба.

– Есть захочет – сама сделает, – остановил ее муж. И, попробовав омлет, констатировал: – Не вкусно, а объеденье!

– Ладно, попробую, – притянула к себе дрочену Ксюша. В итоге съела все и заметила: – Чем-то на жюльен похоже.

– А жюльен как раз и произошел от французского блюда кокот, которое тоже делается из яиц и является родственником нашей дрочены! Поэтому и емкость для приготовления жюльена называется кокотницей! – радостно поделилась познаниями Люба и тут же прикусила язык. Вот зачем ей было надо показывать свою эрудицию? Чем меньше знаешь, тем лучше к тебе относятся. Дурачкам все сочувствуют, а зазнайкам не доверяют. Впредь она постарается вести себя скромнее.

После завтрака наконец-то пошли на пляж. Выбрали песчаный. Дорогой купили коврики, надувного дельфина для Гаврика и матрас для всех остальных. Впрочем, матрас Ксюша захватила почти в единоличное владение: и плавала на нем, и загорала. Было здорово. Единственная проблема – песок: любое дуновение ветра – и песчинки летели в глаза, рот, лязгали на зубах. В следующий раз решили выбрать гальку.

Перед обедом пришлось возвращаться домой, принимать душ, чтобы смыть песок, который казался невероятно пронырливым, вездесущим. Вода не только смыла все лишнее, но и взбодрила. На обед все шли посвежевшими.

Люба надела свое белое платье – то самое, сшитое своими руками. Эдик удивился его сходству с тем, что купил ей в ЦУМе. Это было чуть более длинным и без банта, но тоже очаровательным, и Любе оно шло. А вот красные серьги женщину портили. По цвету они подходили идеально, но вот по форме. Эдик уж было хотел сказать Любе, что не стоит носить это украшение, но передумал: женщины терпеть не могут, когда критикуют их вкус и умение одеваться. А вот Ксюша щадить Любу не стала:

– Стремные сережки! – сказала она. – Бе-е!

– Мои любимые, – ответила Люба таким тоном, как будто услышала комплемент. – Я сама их сделала.

– Сама ты бе-е! – заступился за мать Гаврик.

– О вкусах не спорят! – напомнил Эдик и поторопил семейство: – Идем скорее, а то все вкусное съедят.

Все дружно засмеялись и покинули коттедж.

После обеда отправились на причал – в планах была водная прогулка с выходом в открытое море.

Кто-то на теплоходе сказал, что увидеть дельфина – к счастью, можно загадывать желание. Все сгрудились у кормы.

– Я его видел, видел! – вдруг закричал Гаврик. – Он выпрыгнул из воды и снова спрятался в волне.

– Где? Покажи! Я тоже хочу увидеть! – пристала к нему Ксюша.

Многие из пассажиров, услышав радостный крик мальчишки, потянулись к левой палубе. А Эдик потянул Любу к правой:

– Надо сделать селфи, а то мы давно не обновляли нашу романтическую фотоподборку.

Люба поспешно последовала за ним. Встав у кормы и обняв Любу за талию, Эдик поднял смартфон. Сделал несколько фотографий. Потом быстро сунул аппарат в карман и неожиданно привлек Любу к себе, одарив крепким поцелуем. Настолько крепким, глубоким и долгим, что у нее перехватило дыхание. Оторвавшись на секунду, Эдик выдохнул ей в ухо:

– Подыграй мне! – и снова властно смял ее податливые губы.

Любе ничего не оставалось, как попытаться ответить на поцелуй. Большого опыта у нее не было, но Эдик даже вида не подал, что заметил ее неумелость.

– Молодец! – шепнул. И снова прильнул к ее рту, будто жаждущий путник к живительному ключу.

– Смотрю, Князев, ты ничуть не изменился. Все такой же любвеобильный, – раздался за спиной слащавый до отвратности женский голос.

– И ты, Саблина, не изменилась – такая же бесцеремонная, – с недоброй иронией отозвался Эдик, прервав поцелуй, но продолжая крепко обнимать Любу за талию. Для того чтобы разглядеть ту, что Князев назвал Саблиной, Любе пришлось выгнуть шею, так как полностью развернуться ей муж не позволил.

– Давно уже не Саблина, а Ерофеева. А вот и мой муж Игорь, – дистрофически худая брюнетка кивнула на приближающего к ним мужчину лет сорока, невысокого и круглого, словно синьор из сказки про Чиполлино. – Игорек, а это Князев, бывший муж Андреевой.