Не сразу заметили, что возле столика стоит и слушает пьяную беседу пацан лет двенадцати, которому в питейном заведении вообще не место.

– Чего тебе? – наконец-то обратил на мальчишку внимание Эдуард.

– Кто из вас Князев? – поинтересовался пацан.

– Ну, я! – Эдик окинул мальчишку пьяным взглядом, пытаясь понять, где он мог его видеть – пацан внешне ему кого-то явно напоминал.

– Вам записка, – юный посланец положил на край стола конверт и поспешно направился к выходу.

– От кого? – крикнул Эдик вдогонку. Но мальчишка не отозвался.

– Вернемся к нашим баранам, – похлопал растерявшегося собутыльника по плечу Игорь, разливая коньяк. – Давай выпьем за нашу власть над бабами!

– Выпьем! – согласился Князев, поднимая бокал.

Про странное послание Эдуард вспомнил, когда они уже расплатились и собирались уходить. Если б не официант, так и забыл бы письмо на столе. Сложив записку в четыре слоя, Эдик сунул ее в нагрудный карман рубашки и, покачиваясь, пошел к такси.

Дорога домой много времени не заняла, и винные пары за это время выветриться не успели. Осталась внутри и заноза от ущемленного некогда самолюбия. В крови бурлила обида на всю прекрасную половину человечества, требуя отмщения. Обещание поставить жену на место двигало Князевым, точно робота заложенная в его электронные мозги коварная программа. В конце концов, он столько платит этой жене на час, что может рассчитывать и на интим. Нужно было сразу предложить доплату и не маяться. Так что вернулся в коттедж Князев с твердым намерением склонить Любу к выполнению супружеских обязанностей по полной программе.

Да и она сама, как будто готовилась к этому – встретила его при полном параде, в дразнящем пеньюаре, не столько скрывающем ее достоинства, сколько привлекающем к ним внимание.

Окинув Любу голодным взглядом с порога спальни, Князев без предисловий устремился к ней и, притянув к себе, впился в губы злым поцелуем.

Он был груб, бесцеремонен и от него несло перегаром. Люба инстинктивно дернулась и оттолкнула его. Князев оторвался от ее губ и выпустил из объятий, но не отступил, а потянулся к пеньюару и хотел резко сорвать его. Тонкая ткань треснула, Люба вскрикнула и попыталась отойти от пьяного лжесупруга. Но тот снова настиг ее, и, захватив в кольцо рук, подтолкнул к кровати.

– Не ломайся! – пробормотал заплетающимся языком. – Я же не просто так, я доплачу.

Люба размахнулась и со всех сил ударила работодателя ладонью по лицу.

Ладонь полыхала. На щеке Князева отпечатался розовый след от дерзкой пощечины. Душа у Любы ушла в пятки. «Даже если сейчас меня не убьет за оплеуху, завтра точно рассчитает», – пронеслось в голове.

Князев замер и медленно поднял руку к лицу, приложил ее к щеке, будто пытался спрятать след своего позора. В таком положении он простоял несколько секунд, которые Любе показались вечностью. Сердце гулко стучало в груди, будто отбивало последние мгновения жизни.

– Спасибо! – неожиданно произнес Князев резко протрезвевшим голосом.

– За что? – пискнула Люба, еще не веря в то, что гроза миновала.

– Что привела меня в себя. Я вел себя низко, извини, – выдавил из себя Князев. – Больше такого не повторится.

– И ты меня прости, что не придумала ничего лучшего, как ударить, – решила на всякий случай извиниться и Люба.

– Это была экстремальная ситуация, и ты не виновата. Все правильно сделала, – успокоил ее Князев. – Ложись спать.

– Я не устала, у меня бессонница, – Люба подумала, что от греха подальше эту ночь все же лучше провести с Князевым в разных комнатах.

– Я лягу внизу, – неожиданно решил Князев, будто догадавшись, о чем сейчас думает только что чудом избежавшая изнасилования женщина.

– Спасибо, – поблагодарила Люба. – Хороших тебе снов.

– И тебе спокойной ночи, – Князев наконец-то оторвал ладонь от своего лица и покинул спальню.

Спать Князев завалился в нижней спальне: не раздеваясь, упал на покрывало, и тут же вырубился. Проснулся с больной головой и мерзким осадком на душе. Стыдно было и за то, что напился, и за излишнюю откровенность, которую допустил с мужем подруги своей бывшей жены, но в особенности за приставание к Любе. Вообще-то, она не давала повода относиться к ней, как к продажной девке, и требовать от нее оказания интимных услуг. И тот факт, что на ней был соблазнительный пеньюар, его вины не отменяет.