– Пойдем в беседку, а то на нас и так уже молодежь косится с подозрением.

– Идем. – Кирилл направился к распаковывающей сумки компании. Люба последовала за ним.

Пикник закончился вечером, когда уже стемнело. Люба в нем участия почти не принимала: сославшись на усталость и эмоциональное истощение, она почти сразу ушла к себе. На самом деле она просто не знала, как вести себя с Кириллом и Эдуардом. Произошло столько всего, что в голове не укладывалось. Женщина хотела остаться одна и обдумать новые обстоятельства, решить, как поступить с отцами Гаврика: названным и настоящим.

Расходясь, договорились в девять утра встретиться на пляже, где произошло «похищение» – детям не хотелось уезжать, не попрощавшись с морем и новыми друзьями.

В беседке остались только Эдуард и Кирилл – отношения между ними так и не были выяснены: пришло время расставить все точки над «и».

– Не хотелось возвращаться к событиям десятилетней давности, но я должен, – прервал затянувшееся молчание Князев. – Я виноват в твоих неприятностях, но лишь косвенно. Возможно, что не должен был пользоваться ставшей мне известной от тебя информацией. Но я не думал, что по тебе это ударит так сильно. Думал, побуянит тесть немного – и оставит все как есть. Ты ж был его правой рукой, да еще и родственником. Поступил ли я так же, знай о последствиях? Не знаю. Соблазн освободиться был велик. К тому же мы не были друзьями. Скорее, просто приятелями.

– Я считал тебя другом, – возразил, помолчав, Кирилл. – Иначе не рассказал бы тогда тебе ничего. Даже будучи пьяным в стельку.

– Ошибся в тебе, и ошибка мне стоила дружбы. Не такая уж и малая цена, получается.

– Да, теперь уже друзьями мы, вероятно, не станем.

– Но можем быть хотя бы не врагами. Мне жаль, что погибла твоя семья. Но в их гибели я не виноват.

– Прямо нет, косвенно – да.

– Косвенно. И за это нужно мстить? Не пора ли нам зарыть топор войны?

– Так зарыли же уже. Прямо сегодня и закопали, – усмехнулся Кирилл. – Да и не собирался я тебе мстить. Угрожал только, чтоб нервы потрепать.

– И потрепал. Причем изрядно. Может, все же попробуем восстановить отношения?

– Коллегиально-приятельские?

– Дружеские. Я Любе как раз сегодня сказал, что друг познается в беде. Ты считал меня когда-то другом, а я тебя предал. Я считал тебя врагом, а ты пришел на помощь, несмотря на риск для жизни. А я тебя даже не поблагодарил.

– Друзей за такое не благодарят. Это само собой разумеющееся между друзьями.

– Значит, все-таки попробуем вернуть былое?

– За попытку в лоб не бьют… А дружба, говорят, не ржавеет. Почему бы и не попытаться?

– Выпьем за дружбу? – предложил Князев, разливая коньяк.

– За дружбу, – согласился Кирилл, поднимая бокал.

– Не возникало желания вернуться в столицу? – поинтересовался Князев.

– Нет, – признался Кирилл. – Мне бы здесь на ноги встать. Если надумаешь здесь филиал открывать, вспомни обо мне.

– Приеду, сразу пересмотрю план развития. Думаю, что в этом направлении целесообразно расширяться. Пойдешь ко мне директором филиала?

– Пойду.

Снова выпили, теперь уже за сотрудничество.

– Один вопрос осталось решить, – заметил Кирилл. – Как Гаврика делить будем?

– И Любу? Ее я тебе не уступлю.

– На нее я не претендую – не нужен ей. Но она лакомый кусочек. Не разглядел ее раньше.

– Я тоже ее не сразу разглядел. И успел дров наломать. Но все равно уже никому не отдам, как бы она к этому не относилась.

– Ты Князев всегда был упрямым, как баран.

– Скорее, как бык, – хохотнул Эдик. – Меня мать моего старинного друга вечно с бычком сравнивает.

– А вот Гаврика я тебе не уступлю, – заявил Кирилл. – Он же ведь мой сын, не твой?

– Фактически твой, но думает, что мой. К тому же ты сам его моим отчеством наделил. Зачем моим именем своим любовницам представлялся?

– Чтоб измены не всплывали. Не хотел Дашу огорчать. А в то, что это не я, а ты романы на стороне мутишь, она бы поверила. И встала бы на твою сторону, между прочим. Сама говорила мне, что была бы рада узнать, что ты Нинке изменяешь. Ненавидела она ее.

– Не трогай Гаврика, не расстраивай мальца. Он знаешь как обрадовался, когда я его своим сыном признал?

– Думаешь, огорчится, узнав, что настоящий отец я? Чем я хуже-то? Только тем, что беднее? Дети на это не смотрят, им меркантильность по возрасту не положена.

– Огорчится, что обманули. И он привык думать, что я его папа.

– И ты готов его растить, как своего?

– Безусловно.

– Но меня это по самолюбию бьет больновато. Не откажусь я от сына.