– Компромисс возможен всегда, если люди друг друга любят. Вы ведь любите друг друга?

– Как я могу отвечать за Эдика? – пожала плечами Люба.

– Но ведь за себя-то можешь? – Рита была настойчива.

– За себя могу.

– Так любишь ты его или нет?

– Люблю, – тихо призналась Люба. – Только ты не говори никому, особенно Эдику, ладно? Не заставляй пожалеть о том, что разоткровенничалась.

– Я-то промолчу, – пообещала Рита. – Но ты подумай: может, лучше, чтобы он знал о твоих чувствах?

– Не лучше, – вскинула подбородок Люба.

– Все ясно с вами, – вздохнула Рита. – Во всем виновата гордыня. Смертный грех, кстати.

– Хоть адом-то не пугай, и на земле тошно, – совсем убитым голосом попросила Люба.

– Прости, тебе сейчас, конечно же, не до проповедей, – извинилась Рита, неожиданно обняв Любу за плечи. – Со временем должно отпустить. Время все лечит. Но если помощь будет нужна – звони. Продиктуй свой номер, я наберу, чтобы мой у тебя отпечатался.

– Не помню я свой номер.

– Тогда ты меня набери.

– Ладно, – Люба взяла в руки мобильник.

Рита продиктовала свой номер, Люба его послушно набрала, через несколько гудков сбросила. Послушно занесла номер в телефонную книжку.

– Спасибо за поддержку, – произнесла тихо.

Дела мужчины обсуждали почти до самого отъезда. Рита заявила Сергею, что они вместе со всеми едут на вокзал. Чемоданы уже вынесли в коридор. Оставался всего один – с вещами, купленными в Москве и Анапе. В него Люба собиралась положить пеньюар, в котором ходила по дому, и домашнюю одежду Гаврика. Оставила всех на минуту – пошла переодеваться в гостевую-детскую.

Минута прошла, и пять прошло – Люба не выходила.

– Наверняка уже переоделась, – зачем-то высказал свои мысли Князев. – Помогу донести чемодан.

Когда Эдик вошел в комнату, сразу понял, что задержало Любу. Она сидела на кончике кровати и плакала, уткнувшись лицом в подаренный им пеньюар. Именно тот, что был на ней в ту ночь, когда они впервые занялись любовью. В ту сказочную романтичную ночь.

Люба подняла голову и посмотрела на Эдика жалобными заплаканными глазами. Во взгляде было столько боли и отчаяния, что даже у него сжалось сердце. Захотелось забрать у нее эту боль, защитить от чего-то, ему неведомого. Повинуясь каким-то древним инстинктам, он притянул Любу к себе и сжал так сильно, что она даже пискнула беспомощно. Посмотрела на него так, будто на всю жизнь хотела запомнить. Подняла руку, провела нежно по гладковыбритой щеке.

Эдик накрыл Любину ладонь своей, не отпуская. Потом сам отнял ее руку от своего лица и поцеловал каждый пальчик. Она замерла. Даже слезы перестали катиться по щекам.

Придерживая Любино лицо за подбородок, Эдик прикоснулся губами к ее глазам: сначала к одному, потом к другому. Затем поцеловал нежно в губы и, почувствовав отклик, уже не смог больше сдерживаться, целуя жадно, горячо, забыв обо всем. Люба отвечала на поцелуи так же страстно и отчаянно, будто в последний раз.

Они забыли обо всем. Не размыкая губ, лихорадочно начали срывать друг с друга одежду. Не заметили, как в комнату заглянула Рита и тут же вышла. Не вспомнили о том, что в гостиной их ждут друзья, и что их могут услышать дети. Не подумали о том, что могут опоздать на поезд.

В этот раз они любили друг друга недолго, но так страстно, как никогда. И даже когда все было кончено, не сразу пришли в себя. Долго не могли разомкнуть объятия. Лежали, сплетясь, точно приклеенные.

Первой к реальности вернулась Люба. Осторожно высвободилась, села на постели, пытаясь дрожащими руками поправить прическу. Эдик сел на другой стороне кровати, ища ногами пантолеты.

Начали собирать вещи, поспешно одеваться. Друг на друга старались не смотреть.

– Извини, не сдержался, – все еще низким хрипловатым голосом, каким говорил в минуты возбуждения, произнес Эдик.

– Не за что извиняться, я сама была хороша, – дрожащим голосом отозвалась Люба. – Наоборот, спасибо тебе должна сказать за то, что пытался утешить.

– Это тебе спасибо. Мне было хорошо с тобой.

– И мне с тобой было неплохо. Жаль, что все закончилось.

– Уверена, что не хочешь остаться?

– Да. Разбитую вазу не склеишь.

– Ты всегда загадками говоришь, не всегда тебя понимаю. Вот и сейчас.

– Вот и доказательство, что правильно сделали, разведясь. Мы слишком разные. Говорим на разном языке, чувствуем по-разному, не понимаем друг друга.

– Я принял твое решение, – уже похолодевшим ровным голосом ответил Эдик, застегивая верхнюю пуговицу. – Жду тебя в холле.

Подхватив чемодан, Князев вышел из комнаты.