Она хмыкнула и протянула мне очередную, ничего не значащую, бумажку, которая была моментально скомкана и брошена в камин к остальным, где моментально сгорела. На меня посмотрели два удивлённых взгляда.

— Прощай, письмо любви! прощай: она велела. — я выдержала драматичную паузу, — Как долго медлил я! как долго не хотела

Рука предать огню все радости мои!..

Но полно, час настал. Гори, письмо любви.

Готов я; ничему душа моя не внемлет.

Уж пламя жадное листы твои приемлет…

Минуту!.. вспыхнули! пылают — легкий дым

Виясь, теряется с молением моим.

Уж перстня верного утратя впечатленье,

Растопленный сургуч кипит… О провиденье!

Свершилось! Темные свернулися листы;

На легком пепле их заветные черты

Белеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милый,

Отрада бедная в судьбе моей унылой,

Останься век со мной на горестной груди…

Я саркастично приложила руку к груди и рассмеялась чистым смехом. Девочки хохотали вместе со мной, выражая солидарность. В этом, а вот в остальном.

— Ладно, завтра коронация. Ты не спишь, а нам надо, — Танька встала и сладко потянулась.

— В смысле «завтра»? — мои глаза расширились до состояния «филина».

— Так ты два дня летала, неужели не заметила?

— Нет, не заметила… — я удивленно почесала затылок и спросила, — а всё готово?

— Да, не волнуйся. Ладно, мы спасть, — милая улыбка растаяла в темноте коридора.

Я тяжко вздохнула и поплелась в свою комнату, взяв с собой ножик. И не для защиты, а так, чтобы был.

Улыбка и старания Маши были приятны, но они же и настораживали. Приятная до оскомины, она бесила больше, чем если бы она была монстром, коим и являлась. Ей, конечно, собственно резко меняться, но, чтобы так кардинально? Если она и вправду потеряла дочь, то никогда она бы не стала так стелиться, буквально ластиться. Да и Таня, она ещё хуже. В ней яда больше, чем жидкости.

Чтож вам надо, Бронгшвальд- Альберан?

— Тихо, — рявкнула я на служанок копошащихся вокруг меня, — я начинаю верить, что вампиры — улитки. Не носитесь так, как будто я рожаю! Спокойней, это всего лишь коронация.

Начинаю чувствовать себя психологом.

— Такое важное событие…

— Очень важное…

— Вы должны быть идеальны…

Схватиться за голову мне не позволило понимание того, что если я выполню это действие, то причёска, которую мне создавали с таким трудом, развалится. А это черевато тем, что мне ещё час тогда сидеть!

Мне дал попить, так как сидела я уже часа два, и, для того чтобы не посвящать прислугу в столь замечательные подробности, как вампиризм, я решила отхлебнуть…

— Ой, вы так прелестны, говорят, замуж за вампира пойдёте…

Вода из моего рта летела долго. Причём попало чётко в цель, хотя меткостью я не отличалась никогда, лицо моего визажиста «поплыло».

— Прости, я случайно, — сказала я.

— Вам не за что извиняться, — услышала бурчание я. Девушка явно обиделась, но докапываться я не стала.

— Говорят, вот это кольцо он вам подарил, — сказала служанка и махнула головой на родовой артефакт.

— Это кольцо рода, — произнесла я, всё-таки закашлявшись.

— А говорят, вас вампир и демон не поделили, никак не решат, кому вы достанетесь.

— Мне бледнеть некуда и кашлять не хочется, — попыталась я съязвить, — кто вам это наплёл.

— Мария, прибывшая. Мы вчера её разговор с Двуликой услышали, — мда, к чистокровной ведьме они относятся нормально, а вот с остальными расами проблема, хотя оно и понятно, ведь это был настоящий геноцид.

— Она ещё сказала, что вы скоро выйдете замуж, а вот за кого вопрос, уже весь дворец в курсе.

Где-то там, в северо-западной части дворца, в башне высотой 123 метра раздался очень хороший «Ик», который я отчётливо услышала, от тех «добрых и милых» слов, которыми я их поминала. Мысленно я отправилась туда, теряя по пути цензуру, терпение, совесть, имея лишь одно желание — настучать по балде двум кукушкам, чтобы они не кукукали.

— Ну имейте же совесть! Мы вам губы красим, а вы что-то бормочете! — произнёс визажист.

— Я её имею, причём каждый час, — ответила я, — я готова?

— Да, вы можете посмотреть, — ответили мне.

Открыв глаза, я подошла к зеркалу и была сильно удивлена. На мне было невероятно сиреневое платье с меховой оторочкой по краям выреза (смотри обложку). Сверху была мантия того же цвета, отделанная мехом кулиньи — фиолетового зверька с очень пушистой шерстью. В качестве аксессуара был черный кожаный кушак с большим красным рубином в центре.