— Я выпотрошу тебя, как потрошат куму, перед тем как насадить на вертел. А твою женщину…

— Трепло. Ты умеешь работать только языком? — в голосе Тай было столько презрения, что огромный оркхай мгновенно впал в бешенство. С диким ревом он замахнулся- и взлетел, подброшенный апперкотом Ворона, чтобы с тяжким грохотом рухнуть, опрокидывая резной столик, стоящий сзади.

— Гостеприимством Кархов я сыт. Через пять сотен ударов сердца я жду твоего воина за сто шагов от стойбища — гайсы все еще голодны — Ворон резко развернулся и вышел, нарушая все каноны. Но его это совсем не заботило- позволить затеять ссору с гостем- Пустынный Карх уже потерял лицо. Чувствующая его настрой сотня мгновенно подобралась, ощетинившись шиитами и положив руки на оружие. Неожиданно оказалось, что сотня это не так уж и мало- особенно посреди мирного стойбища.

Горяча однорогов, сотня отскочила на сто шагов и стала полукругом. Напротив них стекались воины, женщины, дети. Наконец, из роскошного шатра вышли вождь, воин и шаман. По взмаху руки над полем воцарилась тишина. Шаман выступил вперед.

— Ты дурной гость, ОлМаари. Тебе предложили честью травы и воды- но ты затеял ссору.

— Верно ли я тебя понял, шаман- если я выпотрошу тебя и скормлю гайсам, снасильничаю твоих женщин и перережу глотки твоим детям- ты не будешь таить обиды? — командирский рев Ворона легко перекрыл старческий дискант жреца.

— Или я лгу и стоящий за твоей спиной, прежде чем получил по клыкам, не похвалялся выпотрошить меня и скормить гайсам?! Призываю в свидетели Первую Мать — я не искал ссоры и не проявлял неуважения — один из вас, Пустынных Кархов, наплевав на закон гостеприимства, затеял ссору и оскорбил гостя.

— Я видел! Я знаю! Я свидетельствую! — голос Тай и Карна слился в один. Плащ за спиной Ворона налился темно-багровым- цветом скорой крови. По рядам Кархов прошел гневный ропот- пусть этот ОлМаари и полукровка- но нарушать традиции гостеприимства и навлекать на себя гнев Первой Матери- да о чем думал вождь?!

Секира Ворона с шелестом рассекла воздух, делая круг, а сам он вышел на свободное место между ощетинившейся сотней и толпой Пустынных Кархов.

— Я ОлМаари, Золотая Бабочка. Меня оскорбили- и я требую священного права защитить свою честь оружием. Пусть рассудит нас суд Богов. Пустынный Карх похвалялся при свидетелях разделать меня, как куму и скормить гайсам. Я жду.

Массивный оркх вышел в круг, сплевывая кровь. Или язык прикусил или губы. А может быть и пару зубов ему Ворон вынес- удар был такой силы, что эту тушу аж подбросило. Топор в руке оркха был лишен украшательств- обычный боевой инструмент, покрытый многочисленными царапинами и выведенным до толщины волоса лезвием. Оружие воина. Или убийцы.

— Бой!

Ворон ждал, что огромный оркхай бросится на него, словно носорог- но опытный воин предпочел прощупать оборону несколькими осторожными боковыми ударами, которые князь отбил с легкостью. Ворон видел соперника- не смотря на кажущуюся легкость, танцевать в рваном ритме Ворона громадному оркхай было тяжело. Долгого поединка он не выдержит- не та комплекция. А значит, скоро-скоро эта махина рванет в дикую по мощи атаку, поставив все на безумной силы пробивающие удары. Пока этот носорог лишь усыпляет бдительность…

Секиру едва не вырвало из рук, а над головой уже вновь вознеслось бликующее на солнце лезвие. Понеслась! Спасло то, что Ворон не отбивал в полном смысле, а уклонялся, направляя удар так, чтобы он соскользнул. Ворон отступал, ведя атакующего соперника по большому кругу. Все это напоминало корриду- огромный, пышущий яростью бык и ловкий грациозный тореадор, ведущий всю партию. Наконец на мясистом лице появились первые внятные капли. Замахи стали чуть медленнее и тяжелый выдох сопровождал теперь каждый размашистый удар. Ворон в очередной раз уклонился и резко разорвал дистанцию, отскочив на пару шагов. Огромный оркхай, казалось, был только рад передышке с шумом глотая воздух.

— Пришла пора кормить гайсов, Карх. Я выдержал твой напор. Твоя очередь. Секира в его руках слилась в сверкающий круг. Огромный оркхай вскинул топор- но тщетно. Лепесток секиры, едва коснувшись бугрившегося мускулами плеча, вспорол сухожилие и топор чуть просел, открывая путь идущему на второй круг лезвию. Секира врубилась в плоть с противным скрежетом- отсеченная по локоть рука висела на топоре, удерживаемом еще уцелевшей рукой.

— Веселее, Карх! Ты еще хотел снасильничать мою женщину. Рев, в котором смешались боль, ярость и страх. Оркхай нашел в себе силы- он стряхнул с древка бесполезный обрубок и со смертельным выдохом опустил огромный топор на голову Ворона. Тот грациозно скользнул вбок, выписывая лезвием замысловатую фигуру. Топор по рукоять врубился в землю, а огромное тело развалилось на четыре уродливых обрубка.

— Куму я разделал. Гайсов покормите сами. Я запомню твое гостеприимство, Пустынный Карх — запомню и отплачу тебе тем же.