Призраки уходили. Они отрывались от земли и таяли в воздухе. Сидя на ступеньке, я привалилась к ноге Иорвета, и его пальцы невесомо гладили по волосам. Потом он помог мне встать.

— Я хочу посмотреть на них, — шепнул он и поднял мою левую руку. Выругался сквозь зубы, увидев размозжжёные, болтающиеся красными ошмётками пальцы, и приложил к знаку ладонь.

***

Призраки, которые на площади выглядели совершенно обычными эльфами, разве что белыми, светились, как волшебные фонари в кузнице Айонантаниэла. Они наполнили изнанку мерцанием и возносились, будто ангелы, сквозь черноту к ослепительному свету — над нарисованными горами парил, распустив белые паруса, исполинский корабль. Из-под бушприта, прорезавшего полнеба, смотрела на землю носовая фигура эльфийки с развевающимися волосами. Корма с высоким ютом уходила за горы. Над палубами виднелись пышные кроны фруктовых деревьев. Мы с Иорветом крепко держались за руки и смотрели, как белые силуэты поднимались, становились всё меньше. Как, перегнувшись через борт корабля-сада, к ним приветственно тянули руки эльфы.

— Какое чудо… — прошептала я.

— Последний из Белых Кораблей, который вёзет души тех, кто ушёл, — произнёс белоснежный Иорвет, и в его голосе слышалось благоговение. — Остров Яблонь. Авалон.

ДОЛ БЛАТАННА. Не говори

— Розы памяти… — недовольно произнёс мужской голос. — Посмотри на куст, что они с ним сделали!

Я открыла глаза — каменный сводчатый потолок, чёрный деревянный балдахин. Стойки по углам кровати венчали резные шишки, больше похожие на ананасы. Ткань полога собрана. Подняла руки, поводила перед лицом — пальцы здоровы, кожа чистая, без следов ран. Знак на ладони светился белым. Сжала и разжала кулаки.

— Вот! Что я говорил? — снова забрюзжал голос, и я осторожно приподнялась на локтях, потом села на кровати, вытягивая шею в сторону приоткрытого окна. — Полкуста оборвали!

За окном в прохладном рассеянном свете, какой бывает только ранним утром, застыл сад, и из-за лёгкой дымки воздух стал видимым, обрёл объём и мягко светился будто бы сам по себе. На сочной траве тут и там красовались клёны с удивительной багровой, почти фиолетовой листвой, между которыми стелились тёмно-зелёные лапы можжевельника. Среди клёнов виднелись колонны беседки с полукруглой крышей.

— Не ворчи, — голос женщины. У колонн на миг показались двое — эльф и эльфийка, и я едва успела рассмотреть за листвой блеск золотых заколок в её косе, уложенной вокруг головы. — В долину вернулись молодые, вернулась любовь… А розы вырастут.

Эльфы скрылись в саду. Роза! Я схватилась за грудь — на мне ни единой цепочки. Одежды тоже не было — под тонким одеялом я лежала в чём мать родила, но одежда сейчас волновала меня в последнюю очередь. Цепочки нашлись на столике у окна, рядом с пузатым графином и синей чашкой, в которой болталась серебряная ложечка. Мысленно отметив, что на ногах тоже нет ни ссадин, ни кровоподтёков с синяками, я осторожно слезла с высокой кровати. Кольцо, амулет Саскии и медальон. «Чёрт!» — простонала я и упала обратно на подушки. Мне не приснилось — роза ушла.

— Будет дано ровно столько времени, сколько нужно, чтобы успеть проснуться, и ни мгновением больше, — сказала я бесчувственному потолку. — Ни мгновением больше…

В глубине комнаты, куда ещё не проник тусклый утренний свет из окна, что-то шевельнулось на краю зрения, и я подскочила на постели.

— Яна, ты проснулась? — донёсся хрипловатый со сна голос, зашевелилась куча тряпок, оказавшаяся парой пледов, и из-под них появились взлохмаченные светлые волосы.

— Мона! — взвизгнула я, спрыгнула с кровати, тут же бросилась назад, содрала одеяло и, наматывая его на бегу, кинулась к эльфийке, которая приподнялась на оттоманке с резной гнутой спинкой и щурилась из-под пледа на свет.

— Ты меня задушишь! — сквозь смех вскрикнула она, когда я напрыгнула на неё и сжала в объятиях. — Голову сейчас оторвёшь!

— Я думала, ты умерла! Я видела тебя там, на площади!

— Я сама так думала, но Ида успела помочь. Я и дня не провалялась больная, — Мона уткнулась носом мне в шею, похлопала по спине. — Ей не всех удалось спасти…

Она сжала руки так, что где-то в шее у меня хрустнуло и, спохватившись и одновременно рассмеявшись, развернула за плечи и подтолкнула к кровати.

— И тебе не следует скакать, как газель, — строго произнесла она. — Ида сказала лежать.

— Меня тоже она вылечила? — я направилась к графину с чашкой — в горле пересохло.

— Нет! Это лекарство! — воскликнула Мона. — Вода там.

Она выпуталась из пледов, потом зажгла свечу на незамеченном мною столе в углу.

— Спросишь у неё, — ответила она уклончиво, наливая воду в стакан. — Я не совсем поняла, что произошло с тобой и Иорветом, я же не видела.

В её голосе появились новые нотки.

— С ним всё в порядке? — тут же запаниковала я.

— С ним да, он очнулся на третий день, — Мона принесла воду, присела на край кровати и пристально и сурово поглядела мне в глаза. — Сегодня седьмой.

— Что-то не так? — тихо спросила я.