Секунду я сомневалась, стоит ли мне задавать не слишком тактичный вопрос, но в итоге решилась:

— Из-за Торувьель?

— Она выбрала другого, — просто ответил Иолар.

— Она не выбрала, — осторожно сказала я, чувствуя себя сплетницей и свахой с одной стороны, а с другой уверенная, что Иолар должен знать. — Она не приняла от Яевинна розу памяти.

Иолар долго следил за следующим листом, потом своими чёрными, как уголь, глазами пристально посмотрел на меня.

— Спасибо, — он протянул руку, слегка сжал моё предплечье. — Я рад, что успел там, на площади.

Я обернулась — Мона звала. Накрыла пальцы Иолара ладонью. Несколько мгновений мы сидели молча — два путника, каждый со своей дырой в груди, которые встретились ненадолго, подарили друг другу толику тепла и разошлись в разные стороны.

Роэль уже нашёл наши с Моной седельные сумки, они лежали у его ног. Туча, по его словам, осталась в конюшне на окраине города. Мы навьючили лошадь Моны двойным грузом и, ведя её под уздцы, направились через взбудораженную и радостную площадь обратно во дворец.

— Приходи ко мне завтра готовиться к балу, — сказала Мона на прощание. — Я позвала пару подруг, будет весело, вот увидишь!

Затолкав в комнату седельные сумки и напившись воды, я первым делом уселась исследовать корзинку, переданную Линой. Мона была права — по ту сторону реки отношение эльфов было совсем другим, и я растрогалась от желания скоя’таэлей порадовать меня. Из-под полотенца вынула букетики из осенних полевых цветов и сухостоя. Под ними, изрядно завядшие, лежали две розы памяти. К стеблю одной из роз была привязана записка:

Почему река течёт, мост знает,

Почему свеча горит, воск знает,

Почему не вместе мы, чёрт знает.

Я рассмеялась. Неизвестный поэт взял первые две строчки из баллады, которая была в сборнике Эйлин и переиначил концовку.

В свёртках обнаружились: скрученная из медной проволоки роза, из того же материала пара колечек и перстень с ягодой рябины вместо камня. Беличий хвост на шнурке. Несколько плетёных браслетов из тонких полосок кожи, крохотный перочинный ножик в ножнах, шёлковый платок на шею и россыпь писем и записок. Анонимно и не анонимно эльфы благодарили меня, и на глаза навернулись слёзы. От Лины была целая поэма о ведьмаке, в груди которого бьётся настоящее эльфийское сердце, написанная местами нескладно, но явно от души. Я развернула последнюю записку. В ней на всеобщем языке было выведено: «сдохни дхойне».

«Вот же мразь!» — выругалась я и сожгла над тарелкой записку. Два слова отравили всю радость, которую хотели доставить скоя’таэли своими незамысловатыми, но душевными дарами. Разрушили хрупкую иллюзию, что я здесь не чужая. Я никогда не отмоюсь от того, что я дхойне, как бы ни помогала эльфам. Мне нет здесь места — оно там, куда мне не хочется уходить. Как там написала Лина?

Нам не нужен дом, лишь на время кров,

Но прогонят со двора.

Мы идём, и отпечатки наших ног —

Просто талая вода.

слова из песни “Ведьмак” группы Эклиптика

***

Приготовление Белого мёда было простым, но чрезвычайно муторным. В базу из спирта и эфира, которую следовало поддерживать на грани закипания, нужно было через равные промежутки времени добавлять порошок купороса буквально по кристаллику, не больше. Ида удобно устроилась в кресле и расспрашивала про Зерриканию. Я отвечала, опустив упоминания Золотого Дитя, Зоуи, Драйк Кина и наших с Иорветом знаков, и пыталась на лету скроить из оставшегося непротиворечивую историю. Чародейка, однако, не дала себя обмануть:

— От татуировок, которые, по твоим словам, вам с Иорветом сделали в касбе Шала, за версту разит высокой магией, — нахмурив брови, сказала она. — Не нужно быть Знающей, чтобы распознать ложь.

Я отследила, как последняя песчинка упала на холмик в основании миниатюрных песочных часов, и перевернула их. Иголкой смахнула с ложки в раствор кристаллик купороса.

— Это не совсем ложь, — сказала я. — Это сокрытие правды.

Ида с силой оттолкнулась от ручек кресла и стремительно поднялась. Языки пламени в камине пыхнули в стороны, будто под порывом ветра. Прошагав к полкам, чародейка вытянула пергамент. Подождала, пока я брошу следующий кристаллик.

— Смотри сюда, — велела она и расстелила пергамент на краю стола.

Посреди испещрённого рунами листа в кругу ветвей, полных цветов и листьев, стояла богиня природы — Dana Meadbh. К юбке льнули оленята, у ладоней кружили птицы, и у ног клубком свились змеи. Волк склонил к земле хищную морду.

— Дева Полей, знаю, — сказала я. — А что я должна увидеть?

Ида терпеливо выждала, пока я добавлю ещё купороса.

— Твой эликсир готов, — сказала она и подкрутила фитиль у горелки. — Данамеби стоит в кругу, символизирующем смену времён года. Справа начало года — зима, слева лето.

Она подняла пергамент и отошла с ним к окну.

— А теперь смотри снова.