Зрение, слух, вкус, обоняние и осязание — вот все, чем я пользовалась долгих три года. И это, между прочим, весь набор, который доступен типичным жителям этого мира. Все, что выходит за рамки восприятия первичными органами чувств, здесь называют по-простому — «шестое чувство». У одних это интуиция, у других — ориентация в пространстве, у третьих — восприятие магнитных полюсов планеты. Гипервосприятие органами чувств тоже попадало под «шестое» чувство. Однажды в приступе особенно плохого настроения я сосчитала все «шестые чувства», которыми я пользовалась в нормальном состоянии, до того, как оказалась здесь. Их оказалось двадцать четыре. Не считая умений, которыми я обладала с рождения, но которые потерялись при переходе. И если на восстановление чувств я все-таки могла надеяться, потому что наша нервная система обладает хорошей памятью, то как поведут себя врожденные способности к целительству, я не знала. Генетическая память, по идее, не должна была никуда исчезнуть. Но теория и практика — разные вещи. Я перестала об этом думать, когда потеряла веру в то, что стану такой, как раньше.

Но сейчас, поднимаясь с постели, я впервые за много дней задумалась, что делать дальше. Не в смысле, в какой очередности принимать душ, завтракать и одеваться, а в самом глобальном смысле. Регенерация началась. Пройдет полгода или год, может, пять лет, но я все равно вернусь в прежнюю форму. Что тогда?

Заниматься тем, чем я всегда занималась, то есть лечить? Без документа о местном образовании я не смогу. А местное образование — это шесть лет. И здесь медицина была той, которую я любила меньше всего — синтетические лекарства, биохимические костыли, грубая хирургия.

Уходить в мир, более подходящий для жизни? Сколько сил уйдет на такой переход и смогу ли я восстановиться? У меня не было желания экспериментировать. Да и какой мир для меня теперь более подходящий? В любом месте могут оказаться охотники. Снова заводить семью, устраивать безопасное убежище, дрожать за каждый шаг? Нет, я не готова. Я вообще не готова жить, раз уж на то пошло. Но, кажется, тетушка Гацания была права. Каждый раз, когда я опускала руки, падала в прямом и переносном смыслах на дно и думала, что все, больше я не сделаю ни шагу, проходило немного времени, и я снова поднималась, очищала себя от обломков прошлой жизни и продолжала жить дальше. Более того, не просто продолжала, а искала пути подняться вверх. Сейчас я находилась на плаву. У меня были документы, работа, место для жизни и даже небольшие сбережения. Клятва, чем бы она ни была и как бы она ни действовала на нас, работала. Даже когда я была против.

Попробовать найти своих в этом мире? Эта идея приходила мне в голову не в первый раз. Помню, года два назад в библиотеке я изобразила крайнюю растерянность и сказала, что мне нужны книги по истории народа, у которого нет своей родины, которых всюду подстерегают враги, который вынуждены скитаться по всей земле. Меня отправили в отделы иудаизма, антисемитизма и истории Израиля. Вдоволь налюбовавшись чернобровыми носатыми лицами, я признала, что ошиблась. Наш народ не имеет ничего общего с евреями. Зато я просветилась по поводу местных мировых религий, и это было очень полезное знание. Итак, можно попробовать найти своих. Но неизвестно, как это делать. И есть ли они в этом мире.

Продолжать двигаться дальше? Но куда? В чем смысл моей жизни? Я не знала. Сейчас не знала. Но кажется, в прошлой жизни ответ мне был известен. А вот прямо сейчас мне нужно наконец выбраться из-под одеяла, добежать до душа и отправиться на работу. Завтракать придется уже где-то по пути, потому что время, отведенное на завтрак, я посвятила планам на будущее. Полезное дело, но на него можно потратить не то что минуты — часы и даже сутки.

Я вошла в пустой, темный еще кабинет и сказала «Доброе утро!». Видимо, поздоровалась с местными обитателями: двумя молоденькими фиалками, роскошным лохматым папоротником и старой изогнутой солянкой. Нет, я не понимала язык трав и цветов, но я знала, что они гораздо более живые, чем выглядят, хотя и не чувствовала этого.