Неужели яд? Неужели есть яды, которые могут храниться так долго? Но тогда… тогда мы оба смертники, потому что все продукты порезаны этим ножом. Да нет, ерунда, любой яд уже смылся бы кислотой зелени и жиром из маслянистых сыров. Да и вкуса яда не было. Тогда что?

Я смотрела на Матвея. А какая, в конце концов, мне разница, что это? Нож охотника порезал охотника. Что я знаю об оружии охотников? Ничего, кроме того, что они им убивают. Если мне не хочется немедленно отсасывать яд из раны или промывать ее спиртом или искать кору ивы — значит, смерть Матвею не грозит. Что я так ношусь с ним, в конце-то концов!

Я завернула нож в пакет, бросила в рюкзак.

— Кристина, что происходит?

— Ничего. Ты порезался, я тебе перевязала рану. Скоро заживет.

— А почему так больно, если это просто порез?

— Глубокие порезы всегда болят сильнее, — ответила я и посмотрела на него в упор. — Ты же все равно мне не веришь. Не поверил ни единому слову.

— Теперь я готов поверить.

Я посмотрела на него в упор.

— Зато я не готова ничего доказывать.

Я не знаю, что сказала бы ему еще. Может быть, если бы разозлилась еще больше, я бы даже сказала правду — что этот нож я вытащила из своего мертвого кузена, совсем мальчика по нашим меркам. И мальчик этот не был ни в чем виноват, когда кто-то такой же как Матвей метнул в него нож. И если бы я не вытащила нож, то потом этот нож оказался бы во мне… Но это была слишком ценная информация для охотника, чтобы ее сообщать даже спящему, даже слепому.

И вдруг зазвонил телефон Матвея — у меня своего не было. Я не знала, кому могу звонить здесь, а меня и подавно никто не знал. Матвей даже не подумал отойти, и я отлично слышала их разговор с Людочкой. Она спрашивала, где он, говорила, что скоро освободится и они могут поехать к ней домой, потому что ее родители уехали открывать дачный сезон, а она дома совсем одна… А девушке так страшно оставаться ночью дома одной… Тем более весной. Матвей отвечал ей скудно и невпопад, но она ничего не замечала.

— Я приеду, как только смогу, — сказал он и нажал отбой.

К этому моменту я уже сложила всю еду в пакет, свернула плед и скатерть, и забросила свой рюкзак на плечи.

— Я думаю, на этом нам стоит попрощаться, — сказала я, как только Матвей закончил разговор. — Спасибо, что показал это место.

Он был не готов к моим словам. Вообще. Обида, растерянность, снова обида и недоумение поочередно отражались в его глазах.

— Это… Слушай, что я должен был сказать по телефону своей девушке, по-твоему? Ты же сама сказала, что не… не хочешь быть со мной.

Я кивнула. Он думает, что дело в ревности? Пусть думает дальше.

— Я помню дорогу на станцию, — сказала я и пристегнула поводок к ошейнику собаки. Карабин звонко щелкнул в натянутой тишине. — Доеду на электричке.

Матвей поднялся.

— Я не отпущу тебя.

Я отступила на шаг назад и обернулась. Если придется бежать, нужно хотя бы понять приблизительное направление. Видимо, мой испуг тоже читался у меня на лице слишком отчетливо, потому что Матвей поднял руки вверх и тоже отступил назад.

— Кристин, я не понимаю, что с тобой. Послушай, я не собираюсь тебя держать. Довезу до города и высажу, где скажешь, хоть у первого метро. Но здесь до платформы километров пятнадцать.

— Ничего, я дойду.

— Я даже не знаю, останавливаются ли там поезда.

— Останавливаются, мы же видели, когда ехали.

— Кристина. Я обещаю, что ничего тебе не сделаю. Не скажу никому про тебя. Вообще ничего. Не знаю, почему ты так меня боишься. Не знаю, кто тебе промыл мозги этой историей охотников и эльфов, ты не похожа на ролевиков. Но я точно знаю, что если мужчина привозит девушку в лес, то он обязан увезти ее обратно. Я понимаю, ты не хочешь, чтобы я знал, где ты живешь. Хорошо, я не буду пытаться это узнать. Но оставить в лесу одну я тебя не могу, понимаешь? Это неправильно. Для меня неправильно. Вот ты говоришь, что не можешь убивать. А я не могу бросать девушек в лесу.

— В лесу я себя чувствую лучше, чем в городе, — перебила я его. — И я не одна. Я с собакой. Я могу жить в лесу годами.

— Если тебе захочется жить в лесу годами, — твердо сказал Матвей, — собирайся и живи. Но отправляйся в этот лес сама, без моего участия. — Он помолчал и добавил. — Кристина, я тебя очень прошу. Пожалуйста, сделай мне одолжение. Позволь отвезти тебя в город. Обещаю, больше я тебя никогда не увижу.

— Хорошее обещание, — сказала я. — А можешь пообещать, что никогда ни при каких условиях не станешь меня убивать?

— Кристина, ты мне спасла жизнь, как я могу тебя убить?

По-всякому, вздохнула я про себя, но вслух ничего не сказала. Матвей истолковал мое молчание по-своему.

— Хорошо. Я обещаю, что никогда ни при каких условиях не причиню тебе вреда и не убью тебя. Клянусь.

У него перехватило горло на последнем слове и голос стал совсем низким. Что ж, по крайней мере, это настоящая клятва.

— Договорились, — сказала я. — Бери вещи, поедем. Тебя Люда ждет…

Он мгновенно покраснел.

— Эээ… Я…