Стоило Величественному только приблизиться к подлому великану, как тот немедленно бежал прочь и прятался так хорошо, что ни одно заклятье или ритуал не могли его обнаружить.

Но вот теперь Барос перешел черту. Он напал на целых четырёх драконов, похитив троих из них! Четвёртый, красный дракон, принадлежавший к цветному роду, оказал такое серьезное сопротивление, что убил аж старшего сына Бароса, который служил тому, вот уже которую сотню лет. В гневе Мучитель собственноручно отрезал цветному крылья и, распоров живот, задушил красного его же кишками.

Никто не назвал бы Суртуса беспокоящимся о глупых и самодовольных цветных, но подобная жестокость и наглость била не просто по цветным, а сразу по всем драконам сразу!

Величественный подозревал, почему Барос вообще отважился на такую беспрецедентную наглость. Из того, что Суртус знал о ритуале кражи драконьей силы, после определенного числа поглощенных драконов сила великана претерпевала качественное изменение, трансформируя тело гиганта в нечто ещё более могущественное. Видимо, Барос не выдержал искушения и решил рискнуть закончить ритуал как можно скорее, несмотря на последствия.

Самое же ужасное, что обо всём этом сам Суртус узнал лишь по счастливому стечению обстоятельств. Будучи одним из западных герцогов Священной центральной империи, он обладал обширной сетью шпионов и осведомителей. Именно один из них, что проживал в графстве Эклунд и сообщил о прибытии в город сначала некоей медной драконицы, а затем и очень хорошо ему известной золотой. Всё же по роду деятельности Суртус очень хорошо знал Хорддинга Серебряное крыло, советника Императора и, по совместительству, отца своевольной Аргозы.

За свою долгую жизнь Величественный заметил, что смертные и драконы разделяют один и тот же грех — они любят сплетничать, поэтому неудивительно, что очень скоро слухи об экспедиции по спасению родичей медной драконицы просочились в город, а затем и на стол Суртусу.

Вообще, личность того, к кому побежала Луидора за помощью, давно интересовала верхушку металлических драконов Тароса. Их шпионы, а иногда и они лично внимательно изучали достижения Аргалора, но в большинстве своём быстро разочаровывались.

Никакой особо ценной магии в достижениях красного ящера не было, а над любимой Аргалором механизацией сам Суртус откровенно насмехался. Он был уверен, что возня с механизмами всегда проигрывала чистой магии.

Конечно, имелись те же магические протезы, секрет создания которых так и не смог никто получить в полной мере, ведь все, кто мог знать полную картину, были абсолютно верны Аргалору, но в глобальном плане это были не особенно ценные знания.

Тем не менее рост цветного дракона продолжался, а значит, росло и внимание сильнейших существ Тароса.

В этом плане решение Луидоры обратиться за помощью к красному дракону было необычным, но вот что стало по-настоящему серьезным, так это создание Аргалором в столь молодом возрасте настолько крупного крыла. Более того, опрометчивый молодой дракон даже сумел удержать контроль над очень разношерстной компанией.

И здесь Суртус впервые насторожился. Он был достаточно стар, чтобы, как и этот засранец Карадос, застать силу и власть Олдвинга Великого, дракона такой силы, хитрости и безжалостности, что даже гордые драконы склонили перед ним свои шеи.

После его смерти или исчезновения дороги цветных и металлических раз и навсегда разошлись. Тот же Карадос командовал исключительно цветными драконами.

Однако этот только вылупившийся из яйца почти вирмлинг умудрился сделать невозможное — объединить обе стаи под своим контролем.

Именно тогда память титанического ящера подбросила ему воспоминание, заставившее ему уже совсем иначе воспринимать молодого красного дракона.

Суртус вспомнил, как всего-то жалких пять десятков лет назад он наблюдал за невероятным событием — вирмлинг прошел все испытания обелиска Олдвинга.

Будучи одним из самых старых драконов не только на Таросе, но и во вселенной, Суртус помнил как Олдвинг создавал эти обелиски, заставив промышленность своей Империи создавать их в каждом из захваченных миров.

Уже тогда многие с подозрением смотрели на эти обелиски, видя в них очередной безжалостный план их пугающего господина.

Кто знает, зачем именно Олдвинг создавал их? И что было бы, если он дожил до момента, когда пришло время их использовать?

Тем важнее был тот факт, что каким-то образом этот Аргалор полностью подходил под неизвестные стандарты Олдвинга, что не сулило ничего хорошего.

В тот день в голове Суртуса мелькнула мысль, чтобы раз и навсегда покончить с возможной проблемой, но за тысячелетия Величественный заимел один грех, с которым был не в состоянии бороться — любопытством.

Суртусу было интересно, чего добьётся «выбранный» Олдвингом вирмлинг. И судя по начавшимся в мире изменениям, обелиск не ошибся.