Дверь захлопывается за мной, когда я пересекаю комнату. Это аудитория в стиле актового зала, с бесконечными рядами сидений слева от меня. Зная, что скоро я должна отправить Сайласу подсказку, я решаю спрятаться за профессорским столом.

Я думаю, что Сайлас будет открывать двери каждой аудитории, заглядывая внутрь, чтобы найти меня. Поэтому я прижимаюсь спиной к дереву стола, позволяя большому массиву скрыть меня от двери.

Однако из-за этого я оказываюсь лицом к стене с высокими окнами, выходящими на площадь кампуса. Конечно он не стал бы разгуливать по улице под дождем.

У меня нет времени передумать, я открываю свой телефон, чтобы отправить ему сообщение. Когда я печатаю, мой пульс бьется в большом пальце, стук сердца отдается в ушах. Я не ожидала, что это будет так чертовски напряженно, но как только мы все разбежались с парковки, это превратилось в нечто большее, чем просто игра.

На меня охотятся.

Преследуемая главным хищником, который, по слухам, не остановится ни перед чем, чтобы получить то, что он хочет.

Ходят слухи, что если прийти в место, где я прячусь, в полночь, то можно услышать крики девушки, чья безответная любовь заставила ее покончить с собой.

В тишине комнаты раздается звук отправляемого сообщения.

Я быстро снимаю кожаную куртку, чувствуя себя глупо из-за того, что надела ее, зная, что буду бегать, и бросаю ее перед собой. Я прижимаю телефон к груди, слушая, как бьется пульс в ушах и пытаясь перевести дыхание, затем откидываю голову назад, ударяясь о деревянный стол позади.

Мои глаза фокусируются на шоу электрического света, танцующего по небу, на непроглядной тьме и на ветре, который танцует за пределами двора Холлоу Хайтс.

Не было никакой реальной причины, по которой я согласилась на это. Во всяком случае, веской.

Я сидела на полу, застеленном брезентом, и смотрела на чистый холст, пытаясь решить, стоит ли мне заказать тайскую еду и посмотреть шоу «Лучший пекарь Британии», когда Лира прислала очередное сообщение. Я не собиралась приезжать.

А потом эта маленькая вещь.

Искорка.

Она вспыхнула и пронеслась по моей груди, как падающая звезда. Мелькнула надежда, что, возможно, я смогу завязать дружбу. Что это может стать шансом не быть такой чертовски одинокой.

Когда я пыталась вернуться к прежней жизни, увидеть бывших друзей, попытаться двигаться вперед, у меня все время что-то не получалось. Я была слишком замкнутой или слишком резкой для людей, которых знала со средней школы. Со мной больше не было весело.

Это облегчило жестокую правду о моем будущем.

Я не заслуживаю той жизни, которая была у меня когда-то, потому что я стала другим человеком.

Более жестоким, более холодным.

Моя изоляция от людей была вызвана страхом — страхом, который я видела в зеркале каждое утро, когда просыпалась. Он жил под моей кожей, как тараканы зарывался в мою плоть, и только я могла его видеть. Страх, что я не заслуживаю ничего хорошего, потому что я нехорошая.

Так много добрых девушек, которых я встретила благодаря организации «Свет». Отзывчивые, заботливые сердца, которые улыбаются, несмотря на весь ужас пережитого. Они распускаются, как прекрасные цветы, и люди восхищаются их силой. Я восхищаюсь их способностью продолжать любить этот мир и доверять ему после того, что он с ними сделал.

Никто не восхищается тем, во что превратилась я.

Я не тюльпан, который можно вырвать из земли, поставить в вазу и любоваться, пока он не завянет.

Я превратилась в бесплодную землю. В безлюдную долину, где не могла бы процветать никакая жизнь. Вы не смогли бы обнять меня без того, чтобы я не разъела вас изнутри, в какую бы клетку вы не пытались меня посадить.

Они осуждают, они критикуют меня, они говорят мне, что я должна быть благодарна и учиться исцеляться. Как будто мой гнев — это не результат того, что я пытаюсь сбросить старую шкуру и залечить шрамы. Как будто мой гребаный гнев — это не то, что я учусь исцеляться.

Я заслуживаю своего гнева, а он заслуживает меня.

Громкий звонок моего телефона, и я бросаюсь отвечать, чтобы он заткнулся, пока не сдал мое укрытие.

— Алло? — шепчу я, не успевая проверить определитель номера, прежде чем нажать на неоново-зеленую кнопку.

— Коралина.

Этот гребаный голос. Его гребаный голос.

Это преступление.

То, как он произносит мое имя, напоминает грешников, которые скандируют «аллилуйя». Оно слетает с его языка, как молитва, которую он смакует, позволяя ей задержаться на губах. Его голос эхом разносится по комнате, цепляясь за воздух, словно он не хочет давать словам свободу и выпускать мое имя изо рта.

— Холодно, — бормочу я, вспоминая правила, о которых Лира говорила ранее.

Он мог получать только температурные ориентиры. Холодно, когда он далеко, тепло, когда он близко, горячо, когда он вот-вот найдет меня.

— Ты не холодная, Хекс, — хрипит он в динамик. — Я чувствовал, как ты горишь под моими руками буквально на днях.