Мои брови хмурятся, я в замешательстве. Удовлетворение, которое я испытывал несколько минут назад, сдувается, как воздушный шарик, и в комнате снова становится тихо.

Затем я слышу звук, который разбивает мое эго. Звук, пробирающий меня до костей, отчетливое постукивание, притягивающее мой взгляд к стене с окнами.

За окном теперь не просто темнота.

Прямо за стеклом стоит Сайлас, освещенный вспышками молний, которые отбрасывают зловещую тень на его лицо, позволяя мне видеть, как его глаза прожигают мои.

— Встань, блядь, с колен, Коралина, пока я не разбил это стекло, и ты не подавилась моей спермой.

Он наблюдал за всем происходящим. Он победил и ничего не сказал, просто чтобы увидеть, как я кончаю на руку.

Он медленно выводит указательным пальцем буквы на стекле размеренными штрихами, выводя слово, от которого мое сердце учащенно бьется.

Цугцванг30.

— Английский? — огрызаюсь я, прикусывая язык, и смотрю на него, опираясь на стол позади меня, чтобы подняться на ноги. Мои колени все еще дрожат, но я отказываюсь показывать ему это.

— Немецкий, — ворчит он, и в его голосе слышится сарказм. Его голос грубый и хриплый от долгого молчания, и я ненавижу, когда от него у меня мурашки бегут по спине. — Любое твое движение только ухудшит твое положение.

— Еще один шахматный термин? Так? Что это значит для меня?

Все это было огромной гребаной ошибкой. Приехав сюда, я сделала это с ним. Я попала в яму, из которой никогда не смогу выбраться. Завтра я выхожу замуж за этого человека. Завтра придется сражаться за то, чтобы сохранить нетронутыми все стены, которые еще защищают его от меня.

Завтра война за защиту его сердца начнется по-настоящему.

— Неизбежный шах и мат, — он смотрит на меня прищуренными глазами, в которых видна вся ложь, которую я пыталась скрыть. Он знает, что то, что мы только что сделали, разрушило стену, которую я никогда не смогу восстановить.

— Это значит, что теперь ты моя, Хекс.

Коралина

Когда я была маленькой, может быть, восьми или девяти лет, мой отец и Реджина взяли меня на мою первую и единственную свадьбу. Тогда я не понимала, что все это значит. Все, что я знала, — это то, что это красивое историческое место, где пара обменялась клятвами.

Во время приема, пока родители танцевали и пили ночь напролет, оставив детей на попечение нянь и воспитателей, я выскользнула на улицу и через каменную арку попала в сад на заднем дворе, где лепестки роз висели на черных ветвях, как красные лампочки. Небольшие лужицы света от фонарей установленных по всему периметру, освещали дорожки, вьющиеся между живыми изгородями, украшенными кристаллами, которые мерцали, как звезды.

Именно у одного из таких фонарей мальчик по имени Джереми подарил мне цветок.

Необыкновенную красную розу, которую я поклялась хранить вечно. Мы были маленькими и понятия не имели, что приготовил для нас мир. Но в тот момент мы знали все. Мы чувствовали все. Крошечные сердечки играли в догонялки в парадной одежде, пока не упали на влажную траву и звонкий смех эхом разносился в ночи.

Перед уходом он посмотрел на меня, сжал мою маленькую руку в своей и сказал:

— Я люблю тебя.

Это было неправдой. Мы только познакомились, мы еще не знали, что означает это слово. Мы слышали, как его говорили наши родители, видели в фильмах, когда взрослые держались за руки.

Но для нас в том саду это была любовь.

Этого было достаточно.

Только несколько месяцев спустя я узнала от сплетничающих подруг Реджины, что мое проклятие впервые совершило полный круг. Джереми погиб в автомобильной катастрофе вместе со своими родителями, когда ушел из того сада.

Я не помню, плакала ли я, только то, что чувствовала себя виноватой, потому что не хранила розу, которую он мне подарил, вечно, как обещала ему.

Я еще не знал этого, но мое проклятое сердце уже унесло две жизни, прежде чем я начала верить, что моя мать передала мне что-то магическое.

Порча.

Сглаз.

Только об этом я и думала последние двадцать минут, пока стояла в туалете здания суда, пытаясь привести в порядок волосы, но они все равно отказывались подчиняться.

Я прижимаю вспотевшие ладони к раковине и смотрю в зеркало. Выбившиеся пряди разлетаются по лицу, словно издеваясь надо мной. Элегантный пучок, который я задумала, не выйдет, когда левая часть моих волос просто не держится на затылке.

— Может, нужен спрей для волос?

Я смотрю в зеркало, где отражается моя сестра. В одной руке она держит знакомую сумку для одежды, а в другой — то, что я считаю косметичкой.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, поворачиваясь так, чтобы мы оказались лицом друг к другу. — И почему у тебя это?