По дороге на ринг меня перехватил Ботвинник. Вообще-то, общение с представителем «вражеского» лагеря прямо перед боем считается ай-яй, вдруг психологическое давление либо, Боже упаси, договорняк.

— Валера, не надо Сашу калечить, — на мой недоумённый взгляд, типа — мы не при делах, плюшками балуемся, уточнил: — Ты все бои окончил досрочно. Гордееву, восходящей звезде, карьеру сломал. Его тренеры жалуются — до сих пор у бедняги головокружение и звон в ушах, неделя прошла.

— Понял. Бить буду как в «Бриллиантовой руке» — аккуратно, но сильно. Владимир Владимирович, вы только полотенце выбрасывайте, когда Саша поплывёт. Чтоб не пришлось его валить.

Бой получился… странный. Шурик превосходил меня и по возрасту, и по массе, и по опыту, и по технике. Вряд ли — по силе удара. Зато откровенно боялся, отступал, почти не отрывая перчатки от мордочки, очень редко контратаковал, да и я не особо лез.

— Молодец! — хвалил Коган после раунда, что случалось крайне редко. — У тебя перевес на одно-два очка. Набирай дальше. Чуть попробует контратаковать, бей разок сильно, пусть не зарывается. Но не укладывай на пол. Хорошо?

Таки еврейский гешефт между «Динамо» и «Спартаком» состоялся. А может, и гешефт с судьями? Я не верю никому.

Чувствуя определённую безнаказанность от его робости, во втором раунде я начал изголяться. Поскольку, в отличие от нормальных спортивных залов, зрители смотрели на нас только с одной стороны, выбрал момент, когда к публике стоял правым боком, снял защиту с этой стороны и начал раскручивать руку в воздухе. Мол: ща как вдарю!

Сработало. Саша впился взглядом в «страшную» руку и чуть сместил свои перчатки — на какие-то сантиметры, но достаточно, чтоб поймать кросс левой. И вот тогда получил, наконец, правой, без всякого «пли», рефери открыл счёт. На восьми сказал «бокс».

Соперник ушёл в глухую защиту. Но на самый хитрый болт… Например, невозможно целый раунд плотно сжимать локотки, а чуть разошлись в стороны — они пробиваются апперкотом. Проверено на тренировках. А сейчас мы пойдём другим путём.

Слева ему в голову полетел свинг, правая точно также описывала круги. Отбив свинг, он ждал эту правую… И шикарно пропустил второй свинг левой. Этот приём — безрезультатный первый удар и повторный точный второй — профи именуют «леверпанч», в СССР он не распространён, а вот благодаря «Вышнему», хоть какая-то от него польза, что-то удалось позаимствовать из западного арсенала.

Саша закачался, безвольно уронив руки. Я не пытался добивать, тем более рефери не дожидался полотенца от секунданта и прекратил бой. Два нокдауна в одном раунде для взрослых ещё терпимо, а детско-юношеском спорте — перебор.

— За явным преимуществом победу во втором раунде одержал…

По крайней мере, при оглашении вердикта побеждённый вихлялся по другую сторону от рефери и выглядел вполне живо, главное — вертикально, а не валялся на покрытии, нюхая нашатырь. Я утолил чаяния и Ботвинника, и Когана. Если они не замышляли иное.

Когда вышли с Моней из Дома офицеров, он цвёл революционной гвоздикой — от победы в своей категории и от побоев на лице, как раз грянул салют в честь Дня Советской армии.

— Классно наша артиллерия бьёт по арабам! Даже здесь слышно.

Он прижал палец к губам, потом покрутил у виска. Мальчик из хорошей семьи, папа — бухгалтер в торге, мама — гинеколог, сестра на скрипочке играет, Моисей был воспитан в строгом духе советского еврейского катехизиса, где первые три страницы исписаны только одним: «Не…зди о политике!» Глагол на букву «пи».

А меня под локоть схватила мама тела, испортив праздник.

О, ни слова упрёка! Родительница рассыпалась в похвалах. Не удержалась, вставив реплику о «жестокости» бокса, но тут же добавила, что гордится мной. Провожала к дому бабушки-дедушки через парк, помогая нести призовой кубок.

Через минут пять, под лишёнными листьев старыми липами, посаженными, наверно, не то что до войны — до революции, она перешла к основному. Я молчал, не мешая заранее расписанному сценарию спича.

— Ты должен помириться с папой.

— Он на меня напал первым. Ты первая затеяла и спровоцировала конфликт, пытаясь запретить бокс. Это вы должны со мной мириться, если захотите, а не я.

Дипломат из меня такой себе. Я не Киссинджер и не Громыко. Тем более статус-кво на какое-то время предпочтительнее.

— Папа ещё дуется… Он считает тебя несмышлёнышем, которому вправе отвешивать подзатыльники, а ты можешь только благодарить за науку.

— Мне возвращаться на Одоевского за подзатыльниками? Благодарю покорно. Тем более, ты в детстве лупила меня гораздо чаще. Вы лимит свой выбрали. Хватит.