Оказывается, Ипполит Викентьевич (почти как Ипполит из фильма «С лёгким паром») занимает пост на уровне заместителя республиканского министра. В обязанность Маши входит ежеутренний звонок на его прямой номер в кабинете. Если папик намерен встретиться, произносит нечто вроде «договорились, Иван Степанович, совещание начнётся в шестнадцать ноль-ноль». Она ждёт его к этому времени, не позже восемнадцати пятнадцати замминистра покидает гнёздышко и топает к «волге», отвозящей домой, к законной благоверной. Та — дочь какого-то секретаря ЦК КПБ, и разрыв с ней означает конец карьере, потерю квадратных метров, короче — крах всего. Оттого Ипполит осторожен, на рандеву приезжает сам за рулём, отпуская водителя, по вечерам и на выходных всегда дома, исключая торжественные мероприятия, куда ходит под руку с законной супругой.

— Представляешь, клялся мне: если бы не его высокорождённая жёнушка, давно бы бросил всё и сделал мне предложение! Будто мне нужен толстячок пятидесяти девяти лет. Почти импотент.

Был бы я действительно тинэйджером, эти подробности меня бы шокировали. Но и без них хорошо представлял, кого собой являет моя подруга. Признаюсь, её откровения о связи с другим вызвали нездоровое возбуждение и желание немедленно продолжить то, чего нет в СССР. Но Маша желала сначала расставить точки над i.

— Валерик, ты меня распалил. Кроме Ипполита давно ни с кем не встречалась. Уж забыла, что интим бывает приятным. Большинство мужиков — похотливые козлы, думающие только о себе, а не женском удовольствии. Как будто законсервировалась. Но после того раза в общежитии… Не могу. Сама себя ласкала, вроде всё выходит, но не то, не то.

— Нуждаешься в регулярных встречах.

— Как ты точно подметил… Да! Или снова заползти в раковину, или дать себе волю. Хотя бы пару раз в неделю. Но у тебя такой плотный тренировочный график!

— Да и хрен на него. Ответственных соревнований впереди нет. До шестнадцати меня даже на юношеский чемпионат БССР не допустят. Да и в выходные я смогу. Но если твой Ипполит нагрянет?

— В выходные и по вечерам — никогда. Я здесь убираюсь в это время. Иногда ночую, если в общаге какой-то праздник и шум. Ни разу не объявился.

А если даже приедет развлечь свой вялый отросток и обнаружит меня — что сделает? Публичный скандал ему не нужен, так как дойдёт до супруги из ЦК КПБ, со всеми вытекающими. Можно, конечно, снять Машу с довольствия и завести иную любовницу. Но он её поддерживает с института, много лет, и до сих пор не надоела. Значит — по-своему привязан.

А Коган по весне решился выставить меня на юношеский чемпионат города. Всего четырнадцать, но обладатель кубка «Первая перчатка», как-то меня допустили. Знал бы, в какой конфликт это выльется, сам бы отказался участвовать.

В январе-феврале семьдесят шестого папа Ким, наобщавшись с какими-то восточными гуру, вдруг озаботился недостаточной мышечной массой подопечных. Мы почти забросили технику и сосредоточились на физухе: сначала упражнения на силу и объём мускулов, потом на скорость. Меня он считал и без того самым прытким в секции, латентный период реакции ответного действия у меня сократился практически до предела, позволительного с точки зрения законов физики и физиологии, став менее десятой доли секунды. Время ударного движения рукой в цуки не превышало двух десятых секунды, продолжая сокращаться с каждой неделей.

Всё равно: сила — скорость, сила — скорость, сила — скорость. И медитация с накоплением энергии.

Коган на боксёрских тренировках заметил, что прогрессирую в ударе, даже без предельной концентрации, когда пробиваю серии. Схватился за редеющие волосы, узнав результат моего взвешивания перед чемпионатом Минска.

— Валера! Что ты наделал…

— Стал сильнее и крепче. А в чём проблема?

— Проблема в том, что нам надо сформировать сборную города, чтоб победить на республике. Не въезжаешь?

— Нет. У нас же в моей новой категории нет Мухаммеда Али. Вот я и буду…

— Нихрена ты не будешь! Ботвинник выставляет своего. У него есть талантливый парень.

— Которого могу ненароком зашибить… — я потёр морду рукой в боксёрской перчатке, что довольно неудобно. — Что же за самородок, боящийся четырнадцатилетку?

— Ты опять за своё… Твоё время не пришло! Дай другим побоксировать.

— Да сколько угодно. Но поддаваться — не ко мне.

Коган махнул рукой. Мол — с тобой каши не сваришь. Особенно кошерной. Спартаковский босс подъехал через час, и они повторно насели на меня вдвоём. Похоже, на еврейском тренерском совете оба согласились, что я в сборной города нужен. Но на категорию легче.

— Валерик, давай договоримся, — настаивал Ботвинник. — Выступай, получай соревновательный опыт. Но Генку моего побереги. Ему семнадцать, готовлю на юношеский чемпионат СССР.

В динамовском зале гулко стучали перчатки о груши, пахло боксёрским потом. А ещё потянуло дерьмом, о котором предупреждали: чем ближе к первенству Союза, тем больше нечистот. Но вот никак не ожидал почуять подобное от двух тренеров, мной очень уважаемых.