Шестое лето было отмечено непривычным поведением Ольгерда. Заметила я эти странности далеко не сразу, просто однажды на мой совершенно обычный вопрос: «Как прошел день?», Ольгерд начал мне врать.

Это было страшно, это было просто чудовищно – мой муж врал мне! Да ещё так глупо и неуклюже, по совершенно незначительному поводу! Невозможно описать то жуткое ощущение нереальности, которое вторглось в мою жизнь.

А Ольгерд, очевидно почувствовав мое недоверие, скомкал конец беседы и вместо того, чтобы поговорить со мной за чашкой взвара под лучами заходящего солнца под цветущей перголой на крыше нашей башни, куда мы поднимались каждый вечер, неловко извинился и сказал, что устал и хочет спать.

Взвар я пила в гордом одиночестве, машинально отмечая кроваво-бордовые краски заката, но совершенно не чувствуя красоты и цельности мира. Я не понимала, что мне дальше делать? Так ничего и не решив, спустилась в спальню и обнаружила мужа, старательно притворяющегося спящим.

Утром он исчез из замка ещё до моего пробуждения. Привычный ужин навевал на меня жуть. Я не знала, что делать и как смотреть ему в глаза. А он с какой-то фальшивой улыбкой рассказывал мне о том, как провёл день, и при этом снова врал. Я совершенно не понимала, что происходит, почему он так доволен собой и жизнью, почему врёт. Даже в его вопросе: «Лунка, ты какая-то скучная. Ты не заболела, радость моя?», чувствовала ложь и насмешку.

Это продолжалось почти десять дней. Я очень плохо спала, и однажды под утро мне показалось, что я слышу зов Тьмы. Вскочила мокрая, как мышь, задыхаясь от ужаса, и решила: «Даже если он влюбился и у него появилась другая, я просто отпущу его, но жить так – невозможно!»

Приняла душ, оделась и села в кресло у кровати, ожидать, пока он проснётся.

За окном светало. Ольгерд начал ворочаться и я тихонько позвала его по имени. Он, по привычке, начал хлопать тяжелой рукой рядом с собой, пытаясь нащупать мое тело и подтянуть к себе. В этот раз ежедневный ритуал дал сбой – меня рядом не было. Он тревожно распахнул глаза и резко сел на кровати, затем, увидев меня в кресле у изголовья, облегченно выдохнул и сипловатым со сна голосом спросил:

- Ты давно проснулась?

Я собралась с духом и начала говорить заготовленную речь:

- Давно. Ольгерд…

- Это отлично! Значит сейчас завтракаем и едем!

Он улыбнулся мне счастливой улыбкой. Я была так настроена на серьезный разговор, что растерялась и от его слов, и от его улыбки, не понимая, что происходит.

- Едем? Куда едем?!

- Увидишь! Надеюсь, тебе понравится!

Улыбаясь, насвистывая какую-то мелодию, явно очень довольный собой, Ольгерд одевался, а я продолжала тупо сидеть в кресле, медленно ощущая, как безумный ужас последних дней тихо растворяется в этих привычных звуках. Уже за завтраком Ольгерд спросил:

- Радость моя, ты какая-то сегодня… Ты не выспалась?

Я и в самом деле чувствовала некоторое утомление – слишком измотали меня за последние дни пакостные мысли, и сейчас, когда я с огромным облегчением понимала, что у нас все хорошо, и все страхи и глупости я придумала себе сама, больше всего хотелось забраться к Ольгерду на колени, обнять его, ощущая запах тела, и никуда не ехать и никого не видеть.

Однако, портить ему настроение своими глупостями не стала, догадавшись, что все это время он готовил для меня какой-то сюрприз. Он не виноват в моих потаенных страхах.

Погода явно благоприятствовала моему мужу. День был не слишком жаркий, и легкие и пушистые облака то и дело закрывали солнце. Охрана неторопливо ехала сзади, а Ольгерд, со смехом и шутками, отбивался от всех моих вопросов.

Направлялись мы в ту сторону, где находилось озеро. За эти годы лес подрос, дивно пахло разогретой на солнце смолой хвойников, то тут, то там виднелись отцветающие ягодные полянки, да и птицы голосили так, что почти не смолкал веселый перезвон.  Я с сожалением подумала, что нам почти никогда не удается выкроить время на маленькие простые радости – даже утренние прогулки отошли в прошлое.

Внезапно Ольгерд спешился и обратился ко мне с очень странной просьбой:

- Лунка, закрой глаза.

- Зачем? - я удивленно вытаращилась на мужа.

Он как-то смущенно улыбнулся и сказал:

- Понимаешь… Там… в общем такое… Сама увидишь!

Я с удивлением смотрела на запинающегося мужа, это настолько было не похоже на его обычную четкую речь, что я окончательно потерялась в догадках – что же такое это самое «оно», которое «там»?! Спорить, однако, не стала. Послушно прикрыла глаза и позволила Ольгерду вести мою лошадь под уздцы. Минут через пять мы остановились.

- Только глаза не открывай! – торопливо пробормотал он, снимая меня с коня.

На руках он нес меня недолго – буквально минуту или две.

- Теперь - открывай!