Больше всего меня радовало производство пряжи. Пусть объёмы его были и не слишком велики, но она по праву считалась лучшей в стране и ценилась даже выше вогентхальской. Нити, обработанные слабыми магами, которых даже не взяли на службу государству, отличались прекрасной износостойкостью, гладкостью и особым блеском.

Умер сангир Перон, и сломленная горем санги Брон стала на длительное время центром внимания всей семьи.

Думаю, если бы не наши шалопаи, она могла бы уйти вслед за мужем. Однако, её любимчики, которых она баловала и обожала, начиная с момента рождения, постоянно тормошили бабушку, требуя внимания и хвастаясь своими приключениями и победами. И постепенно санги оттаяла.

Конечно, ей уже не хватало здоровья и сил присматривать за всем замком, но она бдительно наблюдала за своей преемницей и старательно обучала её всем тонкостям управления. А у моих детей была просто замечательная бабуля.

Школа гердов, которую по-прежнему вёл Ольгерд, давно считалась одной из лучших в стране. Некоторые из учеников сдавали вступительный экзамен два-три года подряд, лишь бы попасть именно в неё. Я гордилась своим мужем.

Шарийский Харадж завяз в многолетней войне с Аргандой, которая закончилась, только истощив силы обоих государств. Нам, признаться, это было только на руку. Попытки шпионажа, конечно, были, но очень редкие и почти всегда неудачные.

Уровень магии у Лангерта и Лионы был значительно выше, чем у меня и Ольгерда. С самого момента пробуждения их Силы было понятно, что учиться им придётся в столичной академии.

Пятнадцать лет промелькнули незаметно...

С отъездом детей и сангира Кренча замок опустел. Сильно скучала санги Брон, без конца вспоминая их детские шалости и переживая за то, как «бедные малыши» будут жить без её заботы.

Еженедельные отчёты сангира Кренча поражали своей лаконичностью и чёткостью – всё было хорошо, дети учились и отличались завидным здоровьем и аппетитом.

Я бы не назвала это депрессией, но некоторое опустошение и тоску я всё же чувствовала. Невозможно оказалось принять то, что они уже почти выросли и в скором времени уйдут в большую жизнь, не слишком нуждаясь в нашей поддержке.

Меня мучали глупые страхи за их будущее и, даже понимая, что нельзя их держать всю жизнь у своей юбки, я не хотела мириться с расставанием...

Осеннее утро было хмурым и слегка дождливым, мне казалось странным, что муж настаивает на поездке именно сегодня, но спорить я не стала.

До нашей башни мы добрались быстро. Тоскливый осенний пейзаж навевал грусть. Полысевшие деревья, жухлая трава под ногами, даже озеро казалось налитым свинцовой жижей. У охранного периметра мы передали поводья наших коней сопровождавшим солдатам и до башни добрались пешком.

— Как давно мы здесь не были, радость моя.

Оставив меня в дверях башни с грузом продуктов, Ольгерд накинул тяжёлый кожаный дождевик и отправился проверять артефакты охраны. Я согласно кивнула головой – действительно, давно.

Первым делом я разожгла камин. Вооружившись влажной тряпкой, воевала с пылью, осевшей на мебели.

Забежала на второй этаж, застелила бельё, но даже не стала открывать шторы – смотреть на облысевший лес будет слишком грустно.

Вернулась вниз и, приготовив чашку взвара, села в скрипнувшее кресло с видом на водопад. Мне казалось, что моя жизнь потеряла краски с отъездом детей. Я перебирала тёплые воспоминания и тосковала всё больше и больше.

Вот я рассказываю Ольгерду, что день рождения детей можно отмечать каждый год, а ещё можно вставлять в торт свечи…

Вот мы помогаем детям задуть сперва три огонька, потом четыре, семь, десять…

Вот десятилетняя Лиона, впервые заинтересовавшаяся мальчиком – внуком сангира Кетро, аккуратно выспрашивает меня, нельзя ли ей выйти за него замуж и купить себе маленького ребёнка.

- Совсем крошечного, мама!

Вот Лангерт, едва не лопаясь от гордости, тащит меня ночью в сад, говоря:

— Посмотри, мама! Это знаешь, что такое?! Это сумеречная тария! Я купил в городе семена и у меня получилось!

Я с удивление смотрю на серовато-зелёное растение с тонкими колючками, с побегами, свёрнутыми уродливыми узлами, распустившее удивительной красоты цветок, нежно фосфоресцирующий в темноте. Сиреневато-розовые лепестки светятся, собирая на свой сладкий запах стайку ночных мотыльков.

Топот и фырканье в дверях отвлекли меня от ностальгических мыслей. Ольгерд повесил на крючок промокший плащ, с которого капало, и, зябко передёрнув плечами, двинулся к огню.

Я захлопотала, доставая припасы – сочный кусок буженины, сыр, хлеб и сладкие пирожки. Ольгерд ел с большим аппетитом, как-то лукаво поглядывая на меня, и говорил о самых обыкновенных вещах, в основном о нашем хозяйстве. Я машинально жевала плюшку с джемом и согласно кивала на все его предложения.