Сопротивляться было бы глупо – руки я все равно толком поднять не могла - они тряслись от слабости. Каша была наваристой, с мягкими, распадающимися волокнами мяса и безумно вкусная. Мне казалось, что я никогда не наемся. Однако ближе к концу миски, глаза у меня начали слипаться. Сквозь сон я чувствовала, как Ольгерд плотнее закутывает меня в какой-то плед.

Второй раз я проснулась на рассвете. Поблескивали капли росы на траве и было довольно прохладно. Недалеко от нас заполошно чирикала какая-то птица. Свернувшись клубком рядом спал Ольгерд. Я перекинула на него свой плед, медленно перевернулась на живот и поползла к котелку – я ужасно хотела есть.

Запустив ложку в застывшее месиво, я кинула в рот плотный комок каши и, захлебываясь, начала его жевать, испытывая неимоверное счастье, когда чуть хрипловатый со сна голос сказал:

- А просто сказать, что хочешь есть, ты не могла?

Подхватив подмышки, и подтащив меня к небольшому кустику так, чтобы я могла опираться о него спиной, дал в руки бутерброд из хлеба и остатков сыра и занялся костром. Очень скоро в руках у меня дымилась тарелка разогретой каши, а Ольгерд пристраивал к костру второй котелок.

- Сейчас чайку попьем, и ты еще отдохнешь.

Спать мне уже не хотелось, но слабой я была как месячный котенок – ноги тряслись и не хотели меня держать. Ольгерд отнес меня на руках метров на двадцать от стоянки, поставил у густого кустарника и сказал:

- Пока ты спала, я немножко посмотрел окрестности. Здесь достаточно безопасно, это совершенно обычный лес – только очень молодой. Поэтому ты можешь остаться одна, а потом просто крикнешь меня.

Это было очень кстати – в туалет я хотела уже давно.

Ольгерд ушел, а я, за несколько дней похода, почти смирившаяся с тем, что я не девушка, а просто боевая единица, почувствовала смущение и странную благодарность к нему – в отличии от меня, он-то как раз помнил о том, что я слабже и, как мог, пусть и не всегда деликатно, оберегал меня.

Когда он донес меня к костру, то сделал совершенно потрясающее заявление:

- Здесь рядом, совсем недалеко, есть небольшой чистый ручеек и маленькая заводь. Если хочешь, мы можем перебраться туда, и я помогу тебе вымыться.

Я чуть не заплакала от умиления. В этом чистом весеннем лесу я отчетливо ощущала вонь от наших тел, в которой смешивались застарелые запахи пота, грязи и гари. Сейчас я понимала, почему Ольгерд не разбил на ночь палатку – мы бы просто задохнулись от собственных запахов.

Но получается, что я зря воспользовалась магическим артефактом?! Конечно, он многоразовый, но старый, кто знает, сколько еще раз может понадобиться вода в критической ситуации?!  Успокоила свою «жабу» тем, что он выдал литров десять-пятнадцать, значит, кончится еще не скоро, а искать воду мне было просто некогда.

Я осталась лежать, а Ольгерд занялся переноской лагеря и обустройством его на новом месте. Сама не знаю как, но снова задремала.

Пробыли мы у заводи еще четыре ночи. Одноразовый пространственный карман Ольгерда содержал достаточно удобную непромокаемую палатку и пару туго свернутых одеял. Так что расположились мы с комфортом. Силы мои пусть и медленно, но восстанавливались. Однако, ни капли магии не осталось ни у него, ни у меня – мы оба стали простецами. Местная луна была совершенно равнодушна к нам.

На пятый день, с утра мы выдвинулись в путь. Теперь у каждого за спиной висел довольно тяжелый вещмешок с кучей барахла. В дороге мы мало разговаривали, потому что все, что нам нужно мы обсудили раньше и дружно пришли к выводу, что молодой лес у портала вырос на месте мертвых земель. Это значит, что в этом мире Тьма пропала тогда, когда Ольгерд запечатал портал. Это давала надежду, что через восемь – десять лет Мертвые земли того мира также превратятся в молодой лес.

В дороге мы молчали еще и потому, что нам обоим было не слишком понятно, что делать дальше – выходить к людям или прятаться от них? Спорили долго, приводя доводы за и против, но так ничего и не решили. Единственное, до чего мы смогли договориться, что действовать будем по обстоятельствам.

А пока мы шли по молодому лесу, где самые высокие деревья были не более трех-четырех метров высотой, где практически не было тропинок, залежей мертвых деревьев и чащ. Зато нас радовали частые ручьи с кристально чистой водой, сумасшедший перезвон птичьих голосов и следы животных, на которые указывал мне Ольгерд. Не смотря на отсутствие тропинок, идти было достаточно легко – путь пролегал вниз по очень пологой горе.

У нас заканчивались продукты и во время привала Ольгерд, ненадолго оставив меня одну, ушел, как от сказал – побродить. Вернулся скоро, неся в руке крупную тушку какой-то пестрой птицы. И извиняющимся тоном сказал:

- Я не мог взять самку, сейчас весна, они сидят на яйцах. А самец, он, конечно, суховат, но все же вполне съедобен.