Чем-то неуловимо прекрасным — то ли суровым молчанием Каракумов и Кызылкумов, то ли целебной тишиной старых городищ, то ли неторопливой жизнью плодородных оазисов — приближающаяся Туркмения неодолимо влекла меня к себе.

А в ставший родным Байрам-Али я прибыл уже 19 ноября. Зима близко! Пора приниматься за работу, засучив рукава. Может еще чего и успею сделать. Пока змеи не впали в спячку…

Я искренне собирался работать по-стахановски. Пытаясь кое-как исправить свои «недостачи.» В последние теплые деньки. Но хочешь рассмешить бога — расскажи ему о своих планах. Ох, как бы знал! Соломки подстелил!

Но судьба не всегда раздает выигрышные карты.

Байрам-Али встретил меня неприветливо. Хотя древняя крепость, что так гордо вознеслась над городом, последний осколок былого Мерва — «Души царей», все еще была воплощением великой мощи и несокрушимости.

Но картина была проста как апельсин — голод все усиливался. Буйно кипящую в душах восточных людей частную инициативу советская власть задавила на корню и теперь осталось только одно — пропадать.

В многочисленных уличных обжорочных опустели тандыры и специальные мангалы, в которых ранее на вертикально висящих шампурах запекались крупные картофелины, перемежающиеся с овощами и небольшим кусочками жирного мяса. Сок овощей и жир, стекающий с мяса, пропитывал клубни. Это было недорого, сытно и очень вкусно. Теперь там гулял только пыльный ветер.

И наплевать, что «нашкодившего» первого секретаря Маргианы, привыкшего работать под лозунгом «Без лоха- жизнь плоха», с позором сняли с должности и под стражей отправили в Москву, ведь хлеба у населения от этого не прибавилось.

Циркулируют устойчивые слухи, что из-за кризиса снабжения из Маргианы, иначе Мургабской области, хотят отдельно выделить Марыйскую область. То есть сердцевину, Мары с окрестностями, в том числе Байрам-Али. Феерический плодородный оазис Мургаба. И снабжать только эту область. Оставив выживание остальных территорий, мертвое сердце Средней Азии, на милость Аллаха. Провинциальная патриархальность стала пованивать смертью. Всё хорошо, это мы широкими шагами топаем прямо в рай… тьфу… в коммунизм.

А прочие мургабские территории уже сняли с государственного снабжения. И тогда продовольственные карточки остались кусочком бумажки, по которому нигде ничего нельзя было получить. Зато Мары с Байрам-Али выручил Ташкент. Он подарил братьям-туркменам сильно протравленную формалином пшеницу, которую уже было бесполезно сеять. Зерно промыли, высушили, смололи и стали печь из него хлеб, выдавая по карточкам. Все знали, что хлеб отравлен, но — ели.

В России же были вечно свои заморочки. Там неуклонно урожай губили то засуха, то дожди, то вдруг от неосторожности проезжавших или пьяных сгорал уже убранный хлеб. В крайнем случае, весь хлеб Сталин с Кагановичем, пользуясь поддержкой Комитета Бедноты, продавали на экспорт, оставим на прокорм населения сущие крохи…

Эх, надо было мне в родную для Сталина Грузию ехать! Вот там под хитроумным предлогом, что в горных областях колхозы не эффективны, крестьяне по-прежнему владеют личной землей, везде продовольственное изобилие. Можно сказать, богатство.

А здесь все выживали как могли. Проходя по улицам можно было кое-где заметить, как за дувалами, сидя под старыми урючинами, семьи садились в кружок и камнями разбивали абрикосовые косточки себе на обед. Только стук стоял. Раньше, когда из абрикосов делали сушенную курагу, эти косточки выбрасывали, теперь же все пошло в дело. Одна беда — много таких косточек не съешь. В косточковых семенах внутри много синильной кислоты. А это сырье для сильного яда- цианистого калия. То есть больше двадцати косточек человеку съедать в день — смерти подобно.

Зато басмаческое движение уверенно пошло на спад. С пустым брюхом много не навоюешь! Да и ночами уже достаточно холодно. В декабре басмачи будут сами страдать от голода и холода, не слишком докучая советской власти.

Но проявился верный спутник недоедания и голода — заразные болезни. Особенно сейчас докучала жителям эпидемия бешенства. Овец всех угробили — волкам, шакалам и лисам стало тоже нечего есть. Животные потянулись к городам, к людскому жилью. И среди хищников было много зараженных этим вирусом.

А вирус бешенства — просто мелкий осколок ДНК. У него всего пять генов. Тогда как у ВИЧ — 9, а у Эболы-7. Но эта кроха очень смертоносна. Если сразу болезнь не купировать, лекарствами зараженного не обколоть, летальный исход неминуем.

Когда я притащил от вокзала свой груз на нанятой арбе к дому, где квартировал, там царило горе. Как-то в город забежал бешеный волк. Его убили, а вскоре какая-то собака странного вида заскочила на нашу улицу и потрепала одного из щенков моего квартирного хозяина, Хусниэддина. Этого щенка наш рыночный торговец коврами очень любил и часто с ним играл, но на следующий день после собаки тот погрыз потомственному купцу руку. И хотя щенка пристрелили с явными признаками бешенства, Хусниэддину от этого легче не стало.

Ну, началось в колхозе утро. И нет нам покоя!