Подняться на ноги мне уже не удалось. Звиздец! Я пополз на четвереньках. А потом, спустя некоторое время — стал извиваться как червяк, преодолевая считанные метры. Изо рта хлынула кровь. Свет померк перед моим взором, густая чернильная тьма охватывала меня со всех сторон. Дело было — швах. Пора выбирать себе надпись на надгробие.

Я выбился из сил, лежа рядом с обглоданным пустыней черепом туранского тигра, хищника, полностью исчезнувшего в Туркмении в конце сороковых годов. На крышке черепа сидела на редкость крупная ядовитая фаланга. Тень, отброшенная ею, делала фалангу еще более внушительной и грозной, чем она была в действительности. Рассвирепевшая фаланга, всем своим видом, показывала, что готовится прыгнуть и вцепиться мне в лицо…

К счастью, за километр человека хорошо видно, хотя он и представляется на таком расстоянии каким-то мурашом. А то, что я трепыхался, привлекло внимание кого-то из туркменских колхозников, возвращавшихся с рынка в Байрам-Али. Ко мне подошли, а поскольку я был хорошо известен в этих местах как урус-джигит, храбрец-змеелов, то меня сразу узнали. Погрузили на ослика и отправили в больницу при санитарной станции Байрам-Али.

Там я немедленно попал в заботливые руки Гюльбешэр. Так как заранее предусмотрел подобный исход своей рискованной деятельности и обо всем договорился. И даже внес некоторый аванс «за беспокойство». А иначе рисковал нарваться на формальное лечение от персонала, который относился ко всему «без особого драматизма».

Мне вливали в вены физраствор. А в сердце делали уколы стимуляторов.

Несколько дней я провел в бреду. На грани жизни и смерти. Меня мучило зверское обезвоживание, так как пить я не мог — организм не принимал воду. Помогали только внутривенные инъекции физраствора. Тело одеревенело. Руку жгло как огнем. Меня сильно тошнило. Пару раз сердце грозило остановиться и его пришлось запускать с толкача. Уколом в область грудины.

Но мой закаленный организм снова справился с смертельным укусом, переварив очередную дозу змеиного яда. Там где другие погибали, я, благодаря своим самодельным прививкам, опять выжил. Но был слаб как младенец. До 20-х числах декабря пролежал в больнице. Все планы полетели к черту.

В Москву мне пришлось отправить через медсестру телеграмму. Для профессора Талызина. Так и так, лежу в больнице, прошу перенести заседание ученого совета на конец января. Форс-мажор — он и в Африке форс-мажор. Не знаю сработает это или нет, но у меня сейчас не было выбора.

Я потерял 20% от мышечной массы тела, лицо заострилось, глаза впали, но перед новым годом я перешел на домашнее лечение. Все планы мои рухнули. Живи я при капитализме, я бы объявил себя банкротом. Посмотрим, что будет при социализме. Со сталинским лицом…

Новый, 1940 год, я встречал безрадостно. Мне надо было после болезни набирать массу тела, но в текущих условиях делать это было затруднительно. Голод все усиливался. Помимо отравленного формалином хлеба, выдававшегося по карточкам, в городе из еды ничего было не достать. Мне помогало лишь то, что после спасения домохозяина семья Хусниэддина в благодарность всегда выделяла мне порцию сушенной кураги и абрикосовых косточек.

Чем закончится моя эпопея с работой и с невыполнением плана было решительно не понятно. Финансовый вопрос тоже стал изрядно беспокоить. Изумруды — дело замечательное, но где их продавать? В Москве или Киеве они стоят гораздо дороже. А у меня сейчас предстоит целая куча расходов. 12 тысяч предстоит отвести в Москву. В качестве «благодарности» нашей профессуре. Весной предстоят большие расходы по строительству дома. А золотой транзит уже довольно давно как усох…

Между тем, из книг и кинофильмов я знал, что 1940 год — лучший год предвоенного сталинского СССР. «Золотое время». Еще никогда народ Страны Советов не жил так хорошо, как в этот период. И еще долго после этого ( с учетом ужасной войны) жить так не будет.

Не знаю, пока вроде особо ничему радоваться не преходилось. С 30 ноября 1939 года началась неизбежная русско-финская война. Получившая название «зимней». Все шло по разработанному сценарию. Финны обстреляли русских пограничников, а на весь мир заверещали, что это глупые русские «сами себя обстреливают». Чтобы иметь предлог напасть на «свободолюбивую Финляндию».

Вот только они не учли, что отмобилизованная и вооруженная до зубов финская армия, с приданными контингентами, уже стояла на границе в количестве 300 тысяч человек. А им в тот момент противостояли только тыловые части Ленинградского военного округа в количестве 150 тысяч человек.