Он снимает пиджак, кладет его на край стула и закатывает манжеты рубашки почти до локтей, обнажая сильные жилистые руки и… татуировки.

У него есть татуировки на внутренней стороне предплечья.

Две простые черные стрелки, указывающие в противоположных направлениях. Я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть их.

Вот тогда-то я и замечаю.

Возле его локтя есть поблекший шрам, на который указывает одна из стрел.

Его движения скрупулезны, когда он режет яйца и откусывает кусочек.

Я указываю на татуировку.

– Она что-то означает?

Его темные глаза встречаются с моими, и я поражена их глубиной. Как будто кто-то втолкнул его в непроницаемый туман, и он не может выбраться.

– Некоторые шрамы лучше не показывать.

– Например, какие? – медленно спрашиваю я.

– Например, твой шрам. Ты ведь хорошо его скрываешь, да, Отмороженная?

Я вонзаю вилку в омлет и разрываю зрительный контакт.

– О! Значит, тебе нравится говорить обо мне, но когда тема переходит к маленькой мисс Отмороженной, это становится красной чертой. Ты понимаешь, насколько это двойные стандарты?

– Перестань подстраивать все под себя.

– Ответ – нет.

– Тебе это нравится?

– Что?

– Быть чертовым конченым контрол-фриком^[6].

– Возможно.

Мои губы кривятся.

– Было ли что-то, выходившее из-под твоего контроля хоть когда-то?

– Лишь дважды, – тянет он. – Ты третий случай.

Я делаю паузу, отпивая апельсиновый сок, мой голос замедляется.

– И как?

– Будь моей.

Я давлюсь своим соком, выплевывая яркие капли по всему столу.

Эйден хихикает, предлагая мне салфетку.

– Господи, тише. Я не прошу твоего первенца.

– Это еще хуже. – Я смотрю на него, вытирая сок со своего лица. – Ты ведь это не серьезно, да?

– Я когда-нибудь шутил с тобой?

– Ты знаешь, что мой ответ будет нет, верно?

– Нет – это только начало, сладкая.

Я сглатываю.

– Кроме того… – Он кладет руку мне на бедро, его пальцы скользят вверх. – Твой рот – лжец. Я получу свой ответ от той части тебя, что никогда не лжет.

Тело Эйдена прижимается к моему.

Ненавязчиво, будто он просто наклоняется, чтобы рассказать мне секрет, но в том, как он сжимает меня, нет ничего секретного.

В бесплодной попытке убежать от него я ударяюсь спиной о стену. Эйден мертвой хваткой прижимает оба моих запястья к холодным обоям. Он поворачивает мои ноги так, чтобы они лежали на его твердых бедрах.

В такой позиции отбиться от него невозможно. Каждый раз, когда я пытаюсь высвободиться, он впивается пальцами в мои запястья до тех пор, пока я не морщусь от боли. Будь проклят он и его грубая сила.

Я проклинаю свою глупость за то, что позволила загнать себя в ловушку между ним и стеной. Почему, черт возьми, я всегда оказываюсь с ним в ловушке?

Он кладет ладонь на мое бедро, на маленькую полоску голой кожи между юбкой и чулками. Волна странного осознания пробегает по моему позвоночнику. Моя кожа нагревается и покалывает от напряжения, потрескивающего в воздухе.

Реакция моего тела на него больше не смешная. Как, черт возьми, он нажимает на эти кнопки?

– Эйден, – шиплю я сквозь зубы.

– Да, сладкая? – Его напряженный взгляд не отрывается от моего лица, пока пальцы сжимаются на моем бедре, дразня и угрожая подняться выше.

– Мы в людном месте.

– Предполагается, что меня это должно волновать?

Конечно, ему все равно.

Кровь закипает в моих венах от возможности быть пойманной, когда Эйден прикасается ко мне. Пожилой мужчина сидит лицом к окну, и он достаточно далеко, чтобы не слышать нас, но если он наклонит голову или решит уйти, он все увидит.

– Скажи ты да на мое предложение, мне не пришлось бы искать его на твоем теле.

– Я не могу быть твоей.

– Почему нет?

– Я ненавижу тебя.

– Хм.

Несмотря на нарочито задумчивый хмык, его тон все еще ровный, когда он крепче сжимает мое бедро.

– Эйден! – Я скриплю зубами, мой взгляд мечется между ним и стариком.

– Давай поиграем в ту игру с выбором, которую ты так любишь.

– Мне не нравятся твои игры.

Он наклоняет голову набок, пристально наблюдая за мной, пока его пальцы рисуют круги на внутренней стороне моего бедра.

– Я думаю, ты любишь их, но тебе просто не хочется признавать это.

Я отчаянно качаю головой.

– Будь моей, или я отымею тебя прямо здесь так сильно, так быстро, что этот мужчина будет звать на помощь, когда ты кончишь мне на пальцы.

Мои бедра сжимаются, губы приоткрываются.

Мое лицо, должно быть, такое же красное, как кровь, но выражение Эйдена остается неизменным.

Как он может оставаться таким спокойным после тех грубых слов, которые он сказал? Как он может вызвать бунт в моем теле простыми словами?

– Это означает да, Отмороженная?

– Нет, – слово срывается с моих губ шепотом.