* * *

— Пи#дец, Витя. У меня других слов нет, — сказал Степаныч, когда я позвонил в контору из больницы и все рассказал.

Операция шла полным ходом и длилась уже почти два часа. Все это время я пытался найти способ, как связаться с Мариной или кем-нибудь из черемушкинских.

Я ожидал, что, как только станет известно, что возле дома Кулыма случилась перестрелка, в больницу заявится толпа братков. Что приедет кто-то из преданных Кулыму людей. Не приехал никто. А Кулым, между прочим, даже сейчас оставался в опасности. И я имею в виду не его ранения. Мамикон мог попытать добить старика в больнице. Если, конечно, он не умрет сам.

— У меня тоже нет других слов, — согласился я. — Но и сложа руки сидеть я не могу. У тебя есть выход на черемушкинских? У меня был только номер Кулыма, да Сома.

— Да откуда ж? — Ответил Степаныч. — Я с ними не общаюсь не с кем.

— Ясно. Тогда мне нужно четыре человека. Пришли кого-нибудь, Степаныч. Надо организовать хоть какую-то охрану. Подстраховаться. А если Кулым выживет, я договорюсь с главврачом, чтобы оцепить его палату.

— Думаешь, он выживет? — Спросил Степаныч.

— Я не знаю, — не сразу ответил я. — Ладно. До связи. Звони, если что.

Я пикнул телефоном, сунул его в карман брюк. Сидя на лавочке, подался вперед, уперся локтями в колени. М-да… Ситуация была хуже не придумать.

— Ничего, — проговорил я себе. — Выкручусь. Я всегда выкручиваюсь.

Когда неприятно зазвонил телефон, я глянул на узенький зеленый экранчик. Там светился незнакомый номер.

— Да, Летов слушает, — ответил я.

— Привет, Витя, — прозвучало на том конце. — Это Мамикон.

— Откуда у тебя мой номер? — Спросил я.

— Нет ничего невозможного для человека с интеллектом, — с издевкой в голосе ответил толстяк.

— Чего тебе надо?

— Кулым еще не умер?

— Не твое дело.

— Да нет. Мое. Ох, Витя. Снова ты делов наворотил. Скольких ты у меня застрелил? Троих? Пятерых? Я уже что-то и забыл. Ну то ладно. Кулым все равно получил свое.

— Люди, которые злорадствуют надо мной, обычно плохо кончают, Мамикон.

— Ох… Какой ты грозный…

— Ага. Пока.

— Стой, — поторопился он ответить. — Извини, Витя. Мы начали не с того конца. В свете последних событий у меня к тебе есть новое предложение. Я думаю, взаимовыгодное.

Когда из операционной вышел хирург Вячеслав, я поднялся с лавки. Буркнул:

— Перезвоню.

Отключившись, я направился к врачу. Тот наградил меня угрюмым взглядом.

— Как прошло? — Спросил я.

Поджав губы, хирург только скорбно покачал головой.

— Я сожалею, — грустно вздохнул хирург. — Мы сделали все, что могли. Но, сами понимаете. Марат Игоревич немолод. А ранение серьезное. Даже молодому сильному мужчине понадобилось бы продолжительное время, чтобы восстановиться после такого.

— Как он умер? — Спросил я, отведя взгляд.

— До операции Марат Игоревич так и не пришел в сознание. Он был очень плох. Сначала у нас получилось его стабилизировать, но как только стали резать, возникли осложнения. В первый раз сердце остановилось спустя тридцать шесть минут после начала операции. Мы запустили. А потом, как только изъяли пулю, произошла вторая остановка. Тут мы были уже бессильны. Реанимация не помогла.

Я покивал.

— Тело сегодня переправят в морг, — продолжил хирург. — Когда его вскроют и осмотрят патологоанатомы и следователь, нужно, чтобы кто-то забрал труп.

— Я об этом позабочусь, — ответил я.

Когда я вышел из здания горбольницы, телефон снова мерзко задилинчал. Я взял трубку.

— Нехорошо так бросать телефон, когда тебе звонят уважаемые люди, — угрожающие проговорил Мамикон.

— Ты убил Кулыма, — сказал я. — Оставил мою невесту без самого дорогого для нее человека. Тут тебя уважать не за что.

Когда я произнес эти слова, то сам удивился страху, проклюнувшемуся у меня в душе. Я редко чего-то боюсь. Вернее, могу держать свой страх в узде. Я не боюсь бандитов. Не боюсь наемных убийц и влиятельных авторитетов. Я не боюсь милиции, следователей, которые могут пришить мне уголовку, если захотят.

Однако сейчас я испугался. Испугался того, что именно мне придется сообщить Марине о смерти ее дедушки. Я испугался ужаса, который возникнет у нее в душе в этот момент. Испугался ее слез. Одна только мысль о том, что она будет чувствовать, когда узнает о смерти своего дедушки, выворачивала меня наизнанку. Но вместе со страхом родилось и другое чувство — холодная жажда отомстить.

— Извини, — Мамикон изобразил удивление. — Ничего личного. Просто, как говорят в американском кино, бизнес.

— Ты заплатишь за это, Мамикон.

Я сказал это совершенно ровным, даже будничным тоном. Сказал так, будто смерть Мамикона Кесояна — свершившийся факт.