Выскочив из парка, юркий Юпитер застыл на перекрестке, пропуская гужевую повозку из местного совхоза. Потом выехал на главную, вклинился в скромный, на окраине города, поток автомобилей. Погнал между ними по асфальтированной, узковатой улице.

Двигатель мотоцикла весело трещал под Константином Викторовичем. Ветер усилился, когда Юпитер набрал скорость. Поток бил мне в лицо, трепал волосы. Заставлял щуриться.

Физрук обогнал большой самосвал ЗИЛ-130. Легко оставил его белоносую голову позади. Юпитер все набирал и набирал ход, а я чувствовал, как с каждым километром на спидометре, растут в моей душе совсем детские радость и задор, которые дарит скорость. А потом я ощутил, что невольно улыбаюсь. Что я счастлив.

Свой путь мы закончили во дворе двухэтажной многоквартирки. Невысокий дом на два подъезда соседствовал с еще одним, таким же. По другую сторону от домов тянулась линия десятка добротных гаражей из белого кирпича. Сложенные единым массивом, они встретили нас свежевыкрашенными разноцветными воротами.

В самом дворе кипела жизнь: детишки-дошколята играли среди цветущих вишен, старики сидели на лавочках, коротали время за лото и домино. Женщины развешивали душистое белье на сушку.

Константин Викторович погнал мотоцикл к дальнему гаражу, заглушил двигатель под его красными створками. Снял шлем.

— Ну че? Пойдем, возьмешь, — сказал он, слезая, — а потом я тебя домой домчу. Договорились?

— Договорились, — сказал я, улыбаясь.

Я выбрался из коляски. В глаза мне тут же бросился красный четыреста двенадцатый москвич, лежавший под большим кустом сирени, росшим у забора.

Москвич был искорежен: крышу примяло к кузову, лобовое лопнуло, искалеченная рожица смотрела на нас пустыми глазницами фар. Ни колес, ни капота, ни больше части содержимого моторного отсека у машины не было.

— Все никак не сдам его на металл, — сказал Константин Викторович. — Уже второй год лежит.

— На нем вы с папой и попали в аварию, — не спросил, а утвердил я.

— Угу, — вздохнул физрук. — Совсем новый был. Да и черт бы с ним, если б Сережа… Короче, ладно. Потоптали.

Здороваясь с соседями, мы пересекли тенистый, полный низкорослых вишен, ореха и кустов фундука двор, направились в первый подъезд. Там, на втором этаже, и жил Константин Викторович.

Жил он один. Я понял это по убранству его скромной однокомнатной квартиры, которой не помешала бы женская рука. Тем не менее, квартира полнилась кое-чем интересным.

В просторной комнате стояла привычная мебельная стенка во всю левую стену. В ней, на полках и за стеклянными дверьми, я увидел множество лежащих медалей, почетных грамот и писем в рамочках, фотографий с соревнований.

По ним можно было понять, что Константин Викторович Перегудин, как я прочитал на одной из грамот, был мастером спорта по тяжелой атлетике. В молодости брал призовые места на чемпионатах Украинской и Белорусской ССР.

— Нравится? — Хмыкнул он, заметив, что я рассматриваю его грамоты.

— У тебя была неплохая спортивная карьера, дядь Кость, — с улыбкой сказал я.

— Да… была… — Ответил он. — Но, оказалась, что к преподаванию у меня больше душа лежит, чем к гонкам за весами и соревнованиями. Почему-то всегда было мне приятней, когда взращенные этими руками спортсмены берут призовые места.

Старик показал мне грубые, раздавленные тяжестями руки. В глазах его замерцали мечтательные огоньки.

Тогда я понял, что физрук мне соврал. Не устал он от тренерской деятельности. Причина его ухода была, скорее, в конфликте с молодым тренером и руководством спортшколы, чем в усталости.

— Ну ладно, — сказал он вдруг, — пойдем. Я отдам тебе батины вещи.

Тренер повел меня в маленький прихожий коридорчик. Полез в двери кладовой и извлек оттуда большую спортивную сумку.

Объемная и красная, сделанная из кожзама, она несла на себе эмблему и гордое имя спортивного общества «Спартак».

— На вот, — положил он сумку у моих ног. — Не переживай. Она не тяжелая.

— Хочу посмотреть, что внутри, — сказал я.

— Ну… — почему-то замялся мужчина. — Ну, посмотри.

А я, не дожидаясь его ответа, уже опустился к сумке, расстегнул молнию и заглянул внутрь.

— Ого, — улыбнувшись, сказал я удивленно.

Первыми на глаза мне попались штангетки. Красно-черная кожаная обувь с широкими ремешками примостилась справа от красного трико с советским гербом и обычной спортивной одежды. А удивило меня то, что штангетки были просто огромными. Размер, наверное, сорок шестой. А папа Сережа был у меня гигант…

Я достал крепкую обувь из сумки. Осмотрел. Кожа на штангетках потерлась. На плоской подошве с деревянным каблуком виднелись следы использования. Тем не менее обувь оставалась крепкой.

— Штангетки, — опустился рядом со мной Константин Викторович. — Отцовские.