Я взял свою десятку, положил гриф на помост. Подошел к нему, готовясь к рывку. Когда подсел и выровнял ноги, взял гриф в хват, привстал, вставив спину, а потом ловко совершил снятие, рванул штангу и жестко зафиксировал ее над головой. Когда встал, по старой памяти кинул гриф, и тот, с грохотом упал на резиновую подложку.

Когда я посмотрел на тренера, он тут же скрыл свое изумление, ярко горевшее на грубом лице.

— Давай-ка толчок, — предложил он ошарашенно.

Я кивнул. Попарвил гриф и подсел снова. Сняв штангу, рванул ее и легко взял на грудь. Потом, выровняв хват, выпрыгнул в ножницы, подняв гриф над головой.

— Признаться, — начал Константин Викторович, когда я бросил штангу. — В моей практике такое впервые… Пухленькие двенадцатилетний мальчонка первый раз приходит в зал, и с ходу выдает идеальную технику… Такого просто не бывает… Или… Или же у тебя какой-то талант?..

— Будем считать, — сказал я, приведя дыхание в норму. — Что у меня талант.

Признаюсь, мои собственные способности удивили и меня. Удивили и воодушевили. Не успела пройти эйфория, которая бывает после тренировки, как снова захотелось в зал. Захотелось работать, чтобы скорее привести свою форму в норму, чтобы начать, наконец, серьезный спортивный путь.

Константин Викторович тоже преобразился. Если сначала он показался мне угрюмым и немножко нелюдимым, теперь он просто загорелся, увидев мои результаты после первой тренировки.

Всю дорогу домой, когда громкий двигатель мотоцикла нам это позволял, мы разговаривали про тренировки и атлетику.

— Тебе точно лежит путь в тяжелую атлетику! — Кричал мне сквозь гул мотора, тренер, пока пропускал красные Жигули на главной дороге. — Только не отступай! Тогда таких результатов добьешься! Таких, что… что у меня самого дух захватывает!

— Добьюсь, — кивнул я ему с улыбкой.

Наконец, мы свернули с трассы и поехали по гравийным улицам городской окраины. Промчавшись под тенью ореховых крон, Константин Викторович свернул на тонущую в вишневом цветении улицу, по которой я жил. Подъехав к моему зеленому забору, физрук заглушил двигатель, снял Шлем.

— Глупостью будет, если мама станет стоять против твоих тренировок, — убежденно сказал он. — Настоящей глупостью. Она такой талант загубит!

— Не загубит, — сказал я, выбираясь из люльки. — Я же сказал, на этом пути меня ничего не остановит.

— Ну, дай бог, — улыбнулся мне Константин Викторович.

Внезапно калитка лязгнула и распахнулась. В проеме нас встретила мама.

— Костя? — Удивленно спросила она, а потом зло добавила: — Володя, куда ты с ним ездил?

— Зина, да подожди ты, не пугайся, — добродушно отмахнулся Константин Викторович. — Ты лучше послушай, что я тебе сейчас расскажу. Твой сын…

— Вот именно. Это мой сын. — Зло проговорила мама. — И, кажется, я тебе говорила, что больше не хочу, чтобы ты рядом со мной, а тем более, рядом с ним околачивался. Ты нашей семье одни только беды приносишь.

— Ну тише ты, Зина. Соседей перепугаешь. — попытался охладить ее пыл тренер. — Ты просто послушай.

— Нет, Костя, это ты послушай, — вполголоса, так, чтобы не слышали соседи, заговорила Мама. — Пожалуйста, не подходи больше к Вове.

— У него талант…

— Я хочу заниматься тяжелой атлетикой, — встрял я в разговор, чувствуя, что Константин Викторович теряет контроль над ситуацией. — Мы с дядей Костей были на моей первой тренировке по тяжелой атлетике. У меня отлично получается, и я хочу продолжать заниматься этим спортом.

Мама расширила глаза от удивления и какого-то ужаса. Сглотнув, глянула на поникшего Константина Викторовича.

— Костя… Ну что же ты а? Сначала Сережу на все эти железяки надоумил, а теперь, вот, и Володю?

— Зина, — тихо заговорил было Константин Викторович, но я перебил его.

— Если кто-то здесь кого-то надоумил, то это я дядь Костю, — проговорил я, выбираясь из люльки его мотоцикла. — Это я уговорил его взять меня на тренировку.

— И вещи папины ты тоже у него решил забрал? — Спросила мама, видимо, нашедшая отцовскую спортивную сумку.

— Вещи… — Несмело начал дядя Костя.

— Да, я, — опередил его я.

Константин Викторович глянул на меня немного удивленным взглядом, но не решился ничего ответить. Было видно, что он чувствует себя очень виноватым перед моей мамой. Что не осмеливается говорить ей чего-то против.

— Не верю я ни единому твоему слову, Костя, — проговорила мама спустя пару мгновений. — Зачем ты надоумил Вову на все это? Зачем заставил себя выгораживать?

Не успел Константин Викторович ей что-либо ответить, как мама просто вернулась во двор. Не закрыв калитку, торопливо пошла к деревянной веранде.

Я понимал, что Константин Викторович переживает. Опустив взгляд куда-то между рогами руля, он просто сидел, бессильно сложив руки на седле.