— Не мешай свидетелю выступать, — бросил я холодный взгляд на Гришу, и тот, от неожиданности, даже опешил: вскинул брови, приоткрыл рот.

— Если какая-то тренировка и была, — несмело продолжил Руслан, когда я снова спросил его, — то я на ней не присутствовал.

— Тренер предупреждал тебя, что будет тренировка? — Спросил я в лоб.

— Нет, — покачал тот головой, помявшись. — Не предупреждал.

— Футбол — спорт командный. Как же так бывает, что команда не в полном составе, а почестям тренируется?

— Я не понял! — Вклинился белобрысый. — Мы сейчас футбол обсуждаем, или как Батон деньги украл⁈

— Замолчи, — осадил я Гришу.

— А ты мне не папа с мамой, чтобы указывать!

— Хочешь, совет дам, — я хмыкнул. — Если уж на чистую воду выводят, хоть уверенный вид делай. А то ты совсем разволновался. Продолжай, Русик.

— Я… Да я… — Остолбенел от удивления Гриша.

— Нет. Не было тренировки, — признался, наконец, Руслан.

Все уставились на Гришу. Я тоже глянул на него с укором.

— Ну тогда скажи, — скрестил я руки на груди. — Зачем ты, Гриша, соврал про тренировку?

Гриша испугался, когда весь класс, в ожидании его ответа, устремил свои взгляды на него одного. Он просто окоченел, словно оленек перед стаей волков. Даже его друзья: Денис с Семеном, раскрыв рты, глядели на своего лидера, в ожидании его ответа.

— Я не воровал денег, — сказал тихо Гриша. — Не брал я их, слышите?

— Зачем тогда ты про тренировку соврал? — меланхолично спросил Сережа, массируя усталые глаза. — Может, тогда, и все твои слова про Вову — вранье?

— Никто не говорит, что ты украл деньги, — сказал я. — А вот что потерял — это может быть. Потерял, а потом попытался отбрехаться, чтобы на тебя не подумали. Это так?

— Это… Это… — Глаза Гриши заблестели. — Я… Я только чуть-чуть… Я думал немного… Пацаны там в выбивного гоняли. И меня позвали… А я бросил коробку на бровке пустыря… А когда пришел…

— Денег в коробке не было, — докончил я.

Гриша, опустив взгляд, всхлипнул.

— Так, ясно, — встал Сережа. — А почему ты сразу все не рассказал? Почему просто не признался?

— Гриша гордый. Он, поди, сам вызвался деньги оберегать? — Спросил я у класса.

— Сам!

— Ну да!

— Его это была идея!

— Ну вот. А тут, выходит, не справился. Выходит, потерял деньги. Это ж какой позор. Да, Гриша? Ты, и вот так глупо деньги потерять. Вот ты и решил всю свою ответственность на чужие плечи перекинуть. Так? На плечи того, кто за себя, по твоему мнению, и постоять-то не сможет.

Гриша не выдержал.

— Знаете что⁈ Да знаете что⁈ Если б не вы со своими дурацкими сапогами, ничего бы этого не было! Надо было сразу, как я предлагал, просто цветы дарить! А нет же! Вы со своими сапогами!

С этими словами мальчишка бросился бежать со двора. Изумленные Денис и Сеня, не понимая, что делать, переглянулись. Я видел, как несколько мгновений Сеня колебался: а не уйти ли ему вместе с Гришей? Однако он так и не решился этого сделать.

— Значит, Гриша на Вову просто так наговаривал?

Высокая блондиночка, которую я видел возле своего двора, первая развеяла молчание, вызванное всеобщим удивлением.

— Значит, Володя тут совсем и ни при чем?

— Ни при чем, — сказал Сережа, поднявшись со своего валуна. — Оговорили его. Гриша, не смотри, что первый спортсмен в классе, хорошист учебы, пионер. Поступил он недостойно такого своего высокого звания. Вместо того чтобы, как подобает, признать свою вину, он решил через другого оправдаться. Это низко.

— Низко и подло, — встала низенькая строгая девочка, с аккуратно уложенными в единственный хвост темно-русыми волосами. — Таких людей надо на перевоспитание отдавать.

Всю очную ставку девочка сидела и внимательно слушала наш с Гришей спор. С видом судьи она переводила свой немного надменный взгляд от меня к Грише. Теперь с таким же видом, встала, заговорила, словно какой-то обвинитель.

— А это значит, — продолжила она. — Это ему, а не Медведю надо объявлять бойкот. Кто за? Поднимите руки.

Большинство детей из класса, все как один, подняли ручонки. Подняла руку и сама строгая девочка. Поднял руку Глеб. Ксюша с сомнением оглядывала окружающих, не понимая, как же ей поступить. Сережа притормозил выносить свой приговор. Не поднял руки и я.

Строгая девочка нахмурила ярко-черные густые бровки. Поджала губы, отчего ее вздернутый нос смешно пошевелился.

— Это чего же ты, Медведь, руки не поднимаешь? — Спросила она требовательно. — Белов тебя оклеветал. Против тебя навязал всем бойкот, а ты ему ответить тем же не хочешь?

— Ну, начнем с того, что он навязал, почти, а никто из вас даже не усомнился, — проговорил я.