— Ты еще учить меня будешь⁈

— Раз уж вас сдержанности раньше не научили, надо бы поучить.

— Ах ты… — зло искривил губы Рыков. — тьфу!

Он сухо сплюнул и вышел из травмпункта, оставив Марата одного.

Константин Викторович с сочувствием посмотрел на Кайметова. Потом обратился к доктору:

— Ну а как Вове, можно выступать?

— Я бы поберег ребенка, — подумав немного, ответил врач. — Мало ли что? Это всего лишь ушиб, но под физическими нагрузками, может и в растяжение превратиться.

— Так можно или нет? — Спросил я. — Если запрещаете, так и скажите.

Врач внимательно всмотрелся мне в глаза. Поджал губы.

— Вижу, выступать ты хочешь.

— Хочу, — кивнул я.

— Ну что ж. Если уж так сильно хочешь, то разрешаю. Щас.

Врач открыл свой переносной чемодан-аптечку, стал что-то в нем искать. Достав красную баночку звездочки, протянул мне.

— Помажь. Снимет боль.

— Спасибо, — принял ее я. — Ну ладно, дядь Кость. Пойдемте. Скоро перерыв закончится.

Мы направились к выходу. Краем глаза я заметил, как злобно провожает меня взглядом Маратик. Я остановился.

— Что так смотришь? — Спросил я.

— Вов, пойдем, — поторопил дядя Костя, но я пропустил его слова мимо ушей.

— Я тебе такого никогда не прощу, — проговорил хмуро Марат. — ты у меня победу из рук вырвал.

— Ты свою победу сам об колено сломал, — сказал я ровным тоном. — Сам виноват. Ну, может, хоть чему-нибудь научишься. Правда, я сомневаюсь.

Под взглядом Кайметова мы вышли из кабинета. Направились по широкому коридору к разминочной.

— Перерыв скоро закончится. А там и твой, Вова, подход будет. Вытянешь?

— Вытяну, — сказал я.

— Хотя… Хотя все будет без толку, если эти сраные судьи опять за свое возьмутся.

— Есть у меня идея, как выкрутится, — сказал я.

— Идея? Какая идея? — Дядя Костя задумчиво собрал лоб в складки.

— Нужно…

— Вот вы где, — раздался вдруг низкий мужской голос. Низкий и знакомый.

Мы разом глянули в конец коридора. Там стоял Максим Валерьевич. Я замел, что дядю Костю едва не передернуло. Тренер тут же спрятал задрожавшие руки в карманы.

— Ну что у вас тут? — Иващенко приблизился. Быстро глянул на Константина Викторовича.

Странный блеск в строгих, выцветших глазах Иващенко на мгновение выдал его чувства. Правда, владеющий собой секретарь соревнований немедленно спрятал их. Однако я все равно успел заметить этот блеск. В выражении глаз пожилого мужчины на миг проскочило что-то напоминающее… сожаление.

Я был прав. Иващенко тоже чувствует вину за то, что когда-то наговорил Константину Викторовичу.

— Привет, Костя, — с едва заметной теплотой в голосе, поздоровался Иващенко.

— Здорова, Максим, — сглотнул дядя Костя.

— М-да… — протянул Иващенко так, будто хотел что-то сказать Константину Викторовичу.

Такое ощущение сложилось, потому что он глядел на своего старого друга. Потом же опустил взгляд ко мне.

— Значит, ты у нас драку затеял?

— Это был не я, — покачал я головой.

— М-да? Говоришь тот, второй?

— Расспросите ребят из разминочной. Они видели, как все было.

— Уже расспрашиваем. А я вот, решил разузнать все из первых рук. Как никак, решается вопрос о вашей с Кайметовым дисквалификации за неспортивное поведение.

Мы с дядей Костей переглянулись. Если раньше во взгляде моего тренера явно читалось, как он волнуется, теперь же к этому добавилась и другая эмоция — тревожность.

— Если жюри решит меня дисквалифицировать, пускай, — сказал вдруг я.

Максима Валерьевича, кажется, заинтересовали мои слова. Видимо, не ожидал он подобной реакции от тринадцатилетнего мальчишки. Скорее, можно было ожидать молчаливой грусти или взрыва чувств, но никак не спокойной решительности. Эх, не знал Максим Валерьевич Иващенко, что по сути своей, перед ним отнюдь не мальчишка.

— Но мы с Константином Викторовичем хотели бы с вами очень серьезно поговорить. Дело важное. Понимаю, сейчас у вас работы выше крыши, но после соревнований удалите нам немного времени.

— Костя, — обратился Иващенко к тренеру, и тот нервно сглотнул. — Этот мальчуган — сын Сережи Медведя?

— Да, — ответил тренер выдохнув.

— Похож. Чувствуется стержень, — покивал Иващенко. — Что у вас ко мне за дело?

— Оно касается анаболиков в спортшколе Надежда, — сказал я.

— Анаболиков? — Удивился Иващенко.

— Да.

— Тревожные новости, — лицо Иващенко сделалось напряженно-беспокойным.

Он глянул на свои золотистые часы «Луч». Засопел.

— Хорошо. Подробности потом. Сейчас мне надо возвращаться к работе. Вова?

— М-м-м?

— Вердикт жюри по своей дисквалификации вынесут через пять минут.