— Нет, Володя, — поторопился он покачать головой. — Я никогда не видел, чтобы в лес с ножиком ходил ты.

— Все когда-то бывает в первый раз, — пожал я плечами и потоптал по подросшей почти по щиколотку зелененькой травке.

Дед Фомка потащился за мной, я, впрочем, был и не против. Рощица вымахала совсем недалеко и от дороги, и от одинокой абрикосы.

— А чего ты хочешь тут сделать, Володя? — Спросил дед Фомка, пробираясь за мной по зарослям.

— Сейчас дедушка. Подожди минутку, — сказал я, примеряясь к молоденькой и тонкой, но уже высокой акации. — Вот, эта подойдет.

— Рагатину вырезать. Чтобы снять рюкзак, — догадался дед Фомка. — Ну ножиком ты будешь долго возиться.

— За неимением других инструментов будем исходить из того, что есть.

— Давай я, — подошел дед Фомка — Вдруг форму попортишь. Мамка ж тебя тогда заругает.

— Да не, я разберусь, дедушка, — улыбнулся я, обернувшись к Фомке. — Но если хочешь помочь, то подержи деревце. Что б сподручней было резать.

Я опустился где потолще, чтобы ровная часть стволика получилась подлиннее, а потом принялся резать мягкую сочную кору, делая выемки по обе стороны ветки. Надо сказать, физическое состояние Вовы оставляло желать лучшего. Уже минуты через две работы, я покрылся испаренной и почувствовал, как майка под рубашкой липнет к телу. Мышцы на слабых руках мальчика просто горели огнем.

Когда акация поддалась, мы с дедом Фомкой, остерегаясь молодых иголок, сняли деревце с аккуратного пенечка. Стали очищать от лишних веток и игл. Срезав шарообразную, едва-едва отросшую крону, оставили самые крепкие палочки рогаткой.

Так, вооружившись своим кустарным инструментом, я и пошел под абрикос.

— Давай помогу, Володя, — дед Фомка тоже взялся за стволик, когда я потянулся им к лямке портфеля.

Мы стали пытаться поддеть лямку, чтобы отцепить мою сумку от сучка. Не сразу, но это у нас получилось.

— Лови! Лови, Володя! Щас рухнет! — Крикнул задравший голову дед Фомка.

Потревоженный портфель зашатался, а потом соскользнул с сучка и упал прямо мне в руки.

— Сняли, — улыбнулся старик, откладывая рогатину. — Ну ты молодчина, Володя. Вон как придумал.

Потом дед недоуменно посмотрел на то, как я тут же опустился на корточки, открыл золотистый нажимной замок сумки, стал рыться в учебниках. Тут же достал учебник русского языка за пятый класс. Так, ясно. Значит, я заканчиваю пятый класс. Выходит, мне одиннадцать или двенадцать лет.

Торопливо раскрыв учебник, я извлек хранящуюся в нем зеленую тетрадку. Стал читать. Лицевая ее сторона гласила: 'тетрадь по русскому языку. Ученика пятого «Д» класса Медведя Владимира Сергеевича.

— Медведя, — произнес я задумчиво. — Вот так фамилия мне досталась.

— Володя, а ты чего? — Услышав, как я бормочу себе под нос, спросил дед Фомка.

— Да ничего-ничего. Проверяю, не потерялось ли чего.

Торопливо развернув тетрадь, я дошел до первого пустого листа. Прочитал: «Двенадцатого мая. Классная работа».

Значит, сегодня двенадцатое мая. Пятница. Закрыв тетрадку, я обратил ее задней стороной. Там меня встретили Законы Пионеров Советского союза. Что ж, ситуация обрисовывалась все яснее и яснее. Я умер и очнулся в теле мальчика Вовы Медведя из пятого «Д» класса. Мне двенадцать лет, и живу я в… А какой это город? На мой родной Курганинск совсем не похоже.

Я вернул тетрадь в учебник, сунул книжку обратно в сумку. Потом достал дневник.

— Слышь, Вов, — опустился рядом дед Фомка. — Так, может, все-таки расскажешь, чего у тебя такого в школе твориться?

— В каком это смысле, дедушка? — Спросил я, не отрываясь от поисков.

— Да в таком. Этих троих ребят я знаю. Они вполне нормальные, не раздолбаи. Гриша вообще отличник, первый спортсмен в твоем классе. А они так с тобой поступают.

Я извлек дневник. Бледно-малиновая книжица несла на себе своей шершавой обложке надпись с моим именем, фамилией и номером школы. Школа, к слову, была девятая. Но главное я увидел отметку об учебном году: тысяча девятьсот семьдесят второй — семьдесят третий учебный год… Значит… Я в СССР в семьдесят третьем году.

До чемпионата мира по тяжелой атлетике два года… До олимпиады восемьдесят — семь лет. Черт… Может быть, даже… успею.

— Ты мне, Вова, расскажи. Что ты такого сделал, что на тебя эти мальчишка взъелись? Просто так они бы не стали тебя так шпынять. А тут… Какой это раз? Третий? Пятый?

— Я не знаю, — отвлекшись от дневника, сказал я.

— Не знаешь, какой раз?

— Нет, дедушка. Не знаю, за что.