— Мне?! — Ира ошарашено посмотрела на собеседника. — Вы же про меня ничего не знаете!

"Как и я про вас".

— Мария мне сказала, что вы два года ухаживаете за животными. И животные к вам тянутся — это заметно. Что мне ещё надо знать-то?

— Может… Я воровка или пироманка? Может, у меня куча заболеваний. А может…

— А может хватить выдумывать? — актёр насмешливо глянул на неё. — И хватит меня страшиться. Я, конечно, не подарок, но есть вас не собираюсь.

Ира открыла было рот, но не нашлась, что ответить, и, скрестив руки на груди, отвернулась.

— Моя домоправительница, которая работает у меня уже семь лет, выдвинула ультиматум, — продолжил актёр. — Либо я ей подгоняю звериную няню в помощники, либо она от меня сваливает.

— Меня не интересует ваше предложение, — Ира мельком глянула на него.

— Я вам пока ничего конкретного не предлагал.

Рыжий лёг у их ног. Актёр присел перед ним, отстегнул поводок и продолжил.

— Оцените объём работы для начала. Трудоустройство официальное, с договором, с соцпакетом. Тридцать тысяч на первое время.

Хорошо, что Ира не смотрела на него в этот момент, потому что глаза у неё полезли на лоб.

— Вы серьёзно? — хрипло спросила она. — Нянчиться с кошками за тридцать тысяч?

Он её неправильно понял.

— Сорок? Там ещё собака. Две собаки.

Она обернулась. Рыжий носом тыкался ему в ладонь, пытаясь поднырнуть под неё.

— Вы его возьмете? — Ира сглотнула. Спазм снова сдавливал горло.

— Если он захочет. А вы за ним присмотрите?

Она нахмурилась.

— Ничего не обещаю, — её ответ потонул в грохоте грома. И тут же сплошной стеной на землю обрушился ливень. Ира вмиг промокла до нитки.

Актер поднялся и протянул к ней руку.

— Пойдем! — он почти кричал, пытаясь быть услышанным через шум дождя. — Укроемся где-нибудь!

Она буквально отскочила от него. Мокрые волосы упали на глаза. Она сама себе казалась дикой, почти бешеной. Но тут ничего не изменишь.

— Нет! Мне пора… Мне надо идти!

Актер опустил руку, не отводя взгляда. Ире захотелось бежать. Ноги задрожали от напряжения.

— Красносельская пятнадцать, квартира сто, — крикнул он и, спрятав ладони в карманы брюк, отвернулся. Двинулся в дождь, чуть ссутулив плечи. Рыжий поднялся, грустно посмотрел на Ирину и, встряхнувшись, потрусил за новым хозяином. Мужчину и пса отделил от неё ливень.

— Добрый вечер, Иришка, — охранник оторвался от экрана телевизора и, повернувшись к стойке, приветливо улыбнулся Ире. — Припозднилась ты сегодня.

— Доброго. Под ливень попала, Николай Михайлович, — она взяла из рук охранника связку ключей. Дубликаты специально сделали для уборщицы, чтобы она не ходила с каждым по отдельности.

— Да теперь до июля лить будет.

Ира кивнула и огляделась.

— Пусто? — спросила громко, чтобы услышать собственное одинокое эхо.

— Пусто.

Николая Михайловича она не опасалась. Ему было лет шестьдесят, от него всегда пахло ванилью, и вообще он был тихий и добрый. Поил её горячим чаем, угощал конфетами, и Ире думалось — неужели мужчинам нужно состариться, чтобы понять, как хорошо быть добрым? Конечно, сварливых стариков хватало, но Ире они попадались редко и удивить своей злобой не могли. Она видела гораздо более ужасные её проявления.

Ира взяла швабру, тряпки, ведро, перчатки и чистящее средство, сложила все в каталку и на лифте поехала на последний этаж. За ней была закреплена уборка помещений шестого и седьмого — двадцать два кабинета, два санузла, два коридора, четыре лестницы и два лестничных пролёта. Три раза в неделю она убиралась здесь, ещё три раза — в школе, которую сама окончила шесть лет назад. Убиралась она всегда поздним вечером, в тишине и одиночестве. И большее, как она считала, ей не светило.

Протирая подоконник учебного класса, Ира выглянула в окно. Давно стемнело, но уличное освещение включили только у проезжей части. В пятиэтажках напротив кипела повседневность. Горел свет в окнах кухонь, оттененный лёгкими занавесками, в гостиных, зашторенных и тёмных, иногда — в спальнях. И было в этих живых картинах чужой жизни столько уюта, столько разнообразия быта, столько далекого и вместе с тем близкого, что Ире становилось до слез одиноко и промозгло. Она тоже искала покой, хотя бы дома мечтая ощутить защищенность и от разбитого прошлого, и от изломанного настоящего. Ведь когда-то в родной однушке ей было хорошо и уютно, тепло и счастливо в своих четырех стенах, под материнским крылом. Туда хотелось возвращаться, чтобы отдохнуть от учебы, от вечеринок, от подруг и парней. Или наоборот, пока матери нет, позвать сокурсниц или соседку с первого этажа, и с чая незаметно перейти на что покрепче. А теперь везде, всюду таскались за ней одиночество и дикое желание быть со всеми и ни с кем.