— Я предлагаю усилить контроль и учёт. Все поступающие улики должны быть как можно точнее описаны. Если в них содержатся драгоценные металлы и камни, то и взвешены. Все мешки и сундуки следует опечатывать и, опять-таки, взвешивать. Да, потребуется больше людей для этого. С этим не спорю. Но мы больше теряем от хищений, граф. Согласны?

Браницкий согласился, поскольку понял, что гроза миновала, а его лично никто пока ни в чём не обвиняет.

— Так вот, Паисий Олимпиевич, в самое ближайшее время следует провести обыски в жилищах всех кладовщиков того склада. Да-да... всех. В банки массовые запросы, так уж и быть, делать не будем, дабы слухи не поползли по городу. Но в случае обнаружения хищений, и несоответствия уровню получаемого жалования, всех следует наказать. И так наказать, чтобы об этом стало известно как можно большему количеству чиновников, как столичных, так и губернских.

— Хорошо, Ваше Высочие, — ответил граф. — Всё будет сделано.

— Ну а чтобы вам лично отвести от себя подозрения в попустительстве, — продолжил я, — вы привлечёте к контролю за всеми этими действиями моих людей.

Браницкий опять вскинул бровь.

— Да-да... для того, чтобы никто не сказал, что рука руку моет.

— Да, Ваше Высочие, — уже с меньшим энтузиазмом ответил граф.

— Я надеюсь, как только все причастные к этому громкому делу будут осуждены, то их имущество будет быстро распродано на аукционе, дабы ваши подчинённые имели меньше искушений прибрать к рукам всё, что плохо лежит. Надо, надо наводить порядок, Паисий Олимпиевич, и пока я хочу, чтобы это всё делалось как можно мягче и бескровнее. Мягче до поры, до времени...

Не знаю, насколько мои угрозы возымели действие, но уже к концу следующей недели был оглашён приговор двум десяткам местных криминальных авторитетов и дюжине служащих департамента столичного сыска. Возможно, что кто-то просто попал под раздачу, но раз уж назвался груздем, то полезай в кузов. Как ни странно, но подобное было на руку почти всем: горожане увидели, что судопроизводство занялось своим делом, сыскари и стражники стали героями в глазах населения, начальники и командиры получили награды, ну а воры и разбойники занялись переделом территорий влияния.

Как доложил довольный Верёвочкин, арестовали всех работников того склада улик. Как и предполагалось, они были настолько уверены в безнаказанности, что чуть ли не в открытую жили не по средствам. Я распорядился не проявлять излишнюю жестокость к их жёнам и детям, а просто, в согласии с принятым постановлением Министерства внутренних дел о лицах, причастных к расхищению государственного имущества, выслать на Урал. В столице мне не нужны будущие мстители за своих отцов. Была мысль, что детей можно и в лейб-гвардейские юнги записать, но здравомыслие возобладало, — кто-нибудь из моих недоброжелателей может попробовать использовать этих малолеток в своих целях. Мордаунты мне под самым боком не нужны.

Широкое обсуждение последних городских новостей побудило многих участвовать в предстоящем аукционе. В связи с большим количеством вещей недавно созданный аукционный дом объявил о трёхдневных массовых торгах. Ну а я, дабы поднять данному действу статус, пришёл в первый день, о чём ещё поведал всем, с кем более или менее постоянно общался во дворце. В результате в зале было яблоку некуда упасть. Кто-то пришёл покрасоваться, кто-то — приобрести действительно что-то интересное. Мне же хотелось посмотреть, насколько будет отличаться ассортимент от того, что я видел.

Оказалось, что да, отличается. Вот от той сабли я бы не отказался, как и от вон того седла, но их я на складе не видел. Теперь же они ушли за немаленькие деньги. Ну и ладно. Во-первых, чем больше продадут, тем больше мне будет причитаться как инициатору расследования. Во-вторых, основатели этого аукционного дома подходили на днях и просили войти в долю. Не меня лично, конечно, а мой новый торговый дом «Доверие».

Предлагали немного, пять процентов, но и то хлеб. Я не стал особенно кочевряжиться, согласился, и поднял до семи, дав количество денег, соответствующее доле в два процента. Знают, знают, злодеины, с чьей подачи всё это закрутилось! И купцы тоже согласились. А что? Им — статусность, а мне — денежка. Надо бы выразить Браницкому удовлетворение его расторопностью. Пусть у него тоже руки нечисты, но хотя бы он теперь будет на своеобразном коротком поводке. Вот только как бы и мне не замараться?