Римские патриции славятся своей невозмутимостью. Но во время разговора Кайсара демонстрировала удивительный спектр эмоций, довольно живо реагируя на мой рассказ. Когда я рассказывал, как едва не умер от свалившихся на меня чужих знаний, она даже прикрыла рот ладошкой, и — успокаивающим жестом, перегнувшись через стол, взяла меня за руку. Выглядела при этом участливо и взволнованной, периодически хлопая ресницами. Но я-то помню, как она — с совершенно спокойный лицом, голыми руками свернула шею одному немцу, предварительно воткнув ему в голову каменный фаллос, а второму вырвала нехилый шмат плоти из тела. Не понимаю почему сейчас такие живые непосредственные эмоции. Играет?

«Сословный статус», — подсказал вдруг неизвестный дружище.

В этот раз обошлось без картинок мыслеобразов, но я все прекрасно понял. Выражение лица как у ломающего лед атомного ледокола — это у патрициев на экспорт, для стоящих ниже сословий. Даже при полноценных гражданах Рима патриций не покажет и тени эмоций, сохраняя бесстрастный вид; Кайсара же, очень похоже, признала меня за равного, включив режим дружелюбного принятия и полной открытости.

С другой стороны, это римская патрицианка — кто знает, может она мне с этим режимом дружелюбного принятия и милой улыбкой бритвой по горлу полоснет даже не кашлянув. Пока я размышлял обо всем этом, параллельно продолжал рассказ. Кайсара, кстати, мою руку так и не отпускала, внимательно слушая и периодически от волнения то глаза расширяя, то губу прикусывая. Неужели на самом деле не играет? Рассказ мой между тем подошел к тому моменту как прорвавшись через туман, мы сели на дирижабль.

— Дальше ты видела.

— Да. Видела, — кивнула Кайсара. — Что ты знаешь обо мне?

— Командир-шеф Пятой легкой бригады. Двенадцатая дочь, что бы это ни значило. Всё.

— Всё? — подняла бровь патрицианка.

— Эхо чужой памяти периодически подкидывает мне чужие неприятные эмоции, природу которых я…

— Презрительно-брезгливое пренебрежение?

Надо же, довольно четко сформулировала.

— Да.

Кайсара глубоко вздохнула и опустила взгляд. Некоторое время помолчала, словно собираясь с мыслями, потом заговорила.

— Теперь моя очередь рассказывать. Политические реалии Римского мира ты примерно понимаешь, поэтому сразу к главному. В Республике есть два древних и влиятельных рода — Юлии и Антонии. Возводят семейное древо к великому Юлию Цезарю и к Марку Антонию соответственно. Все остальные высокие рода находятся уровнем ниже. Это ситуативные союзники или противники для получения большинства в Сенате по тому или иному вопросу…

Как демократы и республиканцы у американцев в нашем мире, — подумал я, пытаясь анализировать то, что она говорит.

— Как Рокфеллеры и Ротшильды у англосаксов в вашем мире, — словно прочитав мои мысли, произнесла Кайсара, продемонстрировав серьезные знания о Земле. — В роду Юлиев, как и среди Антониев, множество фамилий, родовых ветвей, все они являются высшей аристократией Республики. И, как ты, наверное, уже понимаешь, во время войны орла и волчицы, мы, наша фамилия, выбрала не ту сторону.

«Нашей фамилии?» — вот снова эта странная интонация.

«Понимай как хочешь», — вновь ответила Кайсара загадочным взглядом.

— В начале войны главе нашей фамилии показалось, что мир меняется — но, как оказалось в итоге, просто менялись влиятельные фракции в Сенате. Нет-нет, как были Юлии и Антонии, так и остались Антонии и Юлии. Речь о том, что немного выбили пыль из старых альянсов, ввели свежую кровь новых фамилий. А наша семья проиграла, фамилия Клеопатры рода Юлиев оказалась на обочине истории и политики. В Просторе Гелиоса, в центре Римского мира, у нас больше нет никаких владений, все ограничивается десятком монолитов здесь, на Альбионе. У нас осталось только древнее имя, но главу фамилии такая ситуация устраивала: наша семья стала поставщиком высокородных невест. Товар штучный и крайне редкий, так что семья на этом очень неплохо зарабатывала. Очень неплохо — это, можно сказать, купание в золоте, в буквальном смысле. Так длилось несколько сотен лет без изменений, но моя сестра Октавия, будущая наследница, оказалась против. Она вошла в сговор с Антонием Макроном, который с ее помощью сумел во время общего собрания фамилии попасть в Зал Совета, уничтожив почти всех во вспышке света.

Я не понял слов, но понял смысл — похоже, друг Антоха сотворил тоже самое, что и я, когда уничтожил наползающих на нас как саранчу черных рейтар из Ахена. Получается, он тоже условно-бессмертный?

— Он жнец?

— Нет, он ангел.

«Ангел?» — вот к такому знанию я готов не был.

— Это греческое слово, здесь его значение отлично от привычного тебе. Ангел, посланник иначе говоря, это человек стоящий рядом с богами. Его аура позволяет ему сохранять душу и возрождаться после физической смерти.